— Как бы ростепель не началась. У нас погода такая: нынче зима, а завтра — ручьи поют. Обувка, говорю, у войска твоего ненадёжная.
Шереметев высунулся из кибитки, поглядел, как глядел давеча сам Богдан, на снег, на горизонт, на небо. Потом уселся не без удобства и ответил:
— Обувка не подведёт. Чую, мороз к вечеру будет.
И глянул на Богдана сбоку, улыбнувшись уголками губ.
— На случай ростепели у нас другие сапоги припасены. Холодные. — И опять искоса посмотрел на гетмана. — Напрасно мы пушки с собой не взяли.
— Так ведь идём не брать крепость, а из осады вызволять.
— С пушками надёжней, — вздохнул Шереметев. — И войска с нами мало.
— С большим войском зимой в походы ходить — труд тяжёлый, а главное — дорогой. Дрова для костров и те надо с собой везти.
— Что-то уж очень спокойно! — пожаловался Шереметев. — Перед Уманью где-нибудь войску отдых надо дать, чтоб ударить со свежими силами. Плохо то, что о враге мы ничего не знаем. Нужно лазутчиков послать и дозоры выставить.
— Тотчас и пошлём, — согласился гетман и посмотрел на русского воеводу с приязнью. Кажется, добрый воевода: о воинах своих печётся и воевать любит основательно, изучив врага и хорошо к битве подготовившись.
Сам Хмельницкий был спокоен. Перед выступлением в поход он получил новое известие. Войска хана от Умани отступили, ушли в Крым, а польское войско малочисленно и разбежится при появлении казаков.
Не знал Богдан Хмельницкий, что настоящих послов поляки изловили и разорвали лошадьми, что вести принесли казаки-предатели, служившие врагам за звонкую золотую монету.
Бывает же так! Василько и Василий вместе попали в дозор.
Под Васильком конь валашский. Масти золотой, на ногу тонкий, лёгкий. Самому ветру — брат. Под Василием лошадь крупная, бокастая. Ноги у неё лохматые, тяжёлые. Грудь — как хороших два валуна. Очень сильная лошадь, но быстрого бега от такой не жди. Пушки возить — другое дело.
Василий и Василько ехали молча. Поначалу Василько донимал своего напарника вопросами:
— А правда, что у вас щи лаптем хлебают? — спрашивал он, строя серьёзное лицо.
— Ты, случаем, не рязанский? Там, говорят, все косопузые. Это как так? На одну сторону, что ли, кормятся?
Василий молчал, как воды в рот набрал, и Васильку наскучило донимать русского медведя. Принялся он посвистывать да саблей так и сяк поигрывать.
Тут Василий и сказал ему с укоризной:
— Я в степи новый человек. Не всё вижу. Ты саблей-то зазря не верти, глазами работай. Для того нас и послали, чтоб непорядок какой углядеть.
Василько даже за бока схватился, так его насмешил стрелец.