Я достаю альбом и разглядываю ту фотку. Две семилетки в нарядных платьях, с капроновыми бантами на хвостиках. В руках – букеты разноцветных гладиолусов. Стоим. Глядим друг на друга исподлобья. На заднем плане – наша классная руководительница Лилия Семеновна с перекошенным лицом. Рот у нее куда-то в сторону уехал. Она, видимо, кого-то из старшеклассников в это время отчитывала – не знала, что ее тоже фотографируют. А то бы улыбнулась.
Первое сентября. Меня первый раз в жизни привели в школу. Так страшно. Сейчас будет торжественная линейка, а потом нас поставят с Веркой в пару, велят взяться за руки и следовать за Лилией Семеновной в класс, на второй этаж. Рука у Верки горячая и сухая, как у старушонки. И сама она вся какая-то морщинистая, шершавая и конопатая, пахнет от нее чем-то… Не пойму чем, но мне неприятно. Мы придем, и нас без спроса посадят за одну парту (первую в третьем ряду), и будем мы сидеть за ней целых два года и тихо друг друга ненавидеть. И никому про это не говорить. И сами даже не понимать, что между нами такое происходит.
А потом Верка улетит в Питер, и я наконец заживу! У меня появится настоящая подруга! Любимая моя подруга Маша, которая сядет со мной за парту, и в жизни моей настанет белая, счастливая полоса! Потому что не будет в ней больше непонятной мне Вероники Волковой, человека с другой планеты. Не будет ее громкого эксцентричного папы-дирижера, которому необходимо все время улыбаться и угождать, как это делают мои родители. Не будет невыносимо скучных симфонических концертов в филармонии! Вернее, будут, конечно, но уже не так часто.
Еще много радостных лет всего этого не будет.
– И как теперь жить? Она же дикая. Странная вообще.
– А вы разве не подруги? – Лева сидит за ноутбуком и в кого-то стреляет из пулемета.
Я фыркаю. Просто он мужчина. Поэтому ничего в жизни не смыслит.
– Я же говорила: у нас матери – подруги. Вернее, были раньше. Просто они нас за собой везде таскали – то на концерты, репетиции, то в гости к ним летали. Я же не могла с ней не общаться, когда вот так, постоянно, нос к носу…
– Ну да.
– Знаешь, мне реально с ней страшно наедине оставаться. Мы один раз у них ночевали – родители опять допоздна музицировали, – а там мебели же нет…
– Мм? – Лева издает заинтересованный звук.
– Ну да, у них пусто, кровать и то одна на всех. Ни диванов, ни кресел, вообще ничего, кроме рояля и сервировочного столика. Что тут, что в Петербурге. Хоть бы коврик какой-нибудь постелили для уюта, я не знаю. Евгений Олегович все время копит. Папа говорит, он хочет эмигрировать в Австрию, там купить квартиру или дом в пригороде Вены.