Опять гогот. Наверное, в общении с такими парнями в эти странные дни я сдвинулась с мертвой точки. И я решаю воспользоваться случаем – вместо того чтобы прикидываться хорошей, не мешать им молоть чепуху, которую они считают смешной, и отвечать на нее только улыбкой в надежде, что она получится иронической.
– Болтать чушь – еще не значит быть прикольным.
– Болтаться на рекламном щите – еще не значит быть красоткой, – парирует Винсент.
Я замечаю стремительно промелькнувшее злорадство в глазах Холли.
– Ну ты даешь, – фыркает Хьюго. Кажется, он опасается, не переборщил ли его дружок.
– Ты же знаешь, я не выношу только одно: когда говорят, что я не прикольный, – оправдывается Винсент за грубость, которая вогнала меня в краску. Вот тебе и «сдвинулась с мертвой точки».
Холли делает выбор между жаждой популярности и женской солидарностью в пользу последней:
– Не бери в голову, Сиб.
И уходит вслед за парнями, а мы остаемся вдвоем: я и рыбьи потроха.
Костер гораздо больше, чем нам полагается разводить. Цель пребывания здесь – оставить как можно меньше «следов присутствия человека». А ребята истолковали ее слишком вольно: «человека» – читай «йети». От этого мне тревожно. Почему мне и больше никому? Холли права: слишком уж я паинька. Надо просто не брать в голову.
Здесь с нами Кевин Чынг. Его отец – знаменитый повар с телевидения, и парень тоже здорово готовит. Нам разрешено понемногу готовить еду у себя в корпусах, поэтому все мальчишки в нашем классе надеялись, что Кевина поселят с ними. Он обустроил яму с горячими углями и теперь колдует над филе форели. Пахнет лимонным сорго и имбирем.
После ужина все рассаживаются вокруг костра. Народ начинает выкрикивать личные номера, как на инструктаже по безопасности, и от этого всех пробивает на безудержный хохот.
Хочу спать. Я надеялась побыть хоть немного с Беном, но он по-прежнему окружен поклонницами, обкурен и не подает никаких признаков стремления спастись бегством. Я мерзну, и он либо принимает телепатический сигнал, либо, что более вероятно, замечает, что я сижу в обнимку со своими коленями. Размотав свой шарф, он накидывает его мне на шею под дружное и восхищенное «о-о-о!» всех, кто находится поблизости и видит этот шикарный жест.
Музыка врывается в ночь, разгоняя апатию. За последние недели мне так опротивело таскать на себе рюкзак, не говоря уже о лишнем грузе в нем, что я представить не могу, кому пришло в голову приволочь сюда колонки для айпода. Все вскакивают. В танцах вокруг костра есть что-то первобытное. Луна почти полная, костер яркий, и между холодом и жаром я, хоть и не притронулась к косячкам, вскоре срываюсь с цепи так же, как все остальные. Мы, похожие на фриз изломанных теней, разогреваемся и начинаем сбрасывать с себя лишнюю одежду, а между тем ритм не ослабевает и танец живет собственной жизнью. Я закрываю глаза, бесшабашная и счастливая.