В тренировочно-реабилитационном лагере нам приходилось пытаться влезать в шкуру других людей, прямо как Аттикус однажды сказал Глазастику: «Человека по-настоящему узнаешь только тогда, когда посмотришь на мир его глазами… Когда влезешь в его шкуру и походишь в ней…» Но «шкура» – это все равно нечто поразительное. В свое время я весила вдвое больше, чем теперь – в два раза больше, – и «шкура» моя как обтягивала меня тогда, так и сегодня обтягивает. Очень странно.
Я пытаюсь влезть в шкуру Джека Масселина и представить, что он видит, глядя на меня. Я выгляжу по-своему как-то иначе, чем остальные? Или же я с ними сливаюсь? Потом я воображаю, что страдаю неспособностью различать лица. Как бы тогда выглядел окружающий мир?
Я открываю новый документ и пишу:
Дорогой Джек!
Спасибо, что объяснил свое идиотское поведение. Не думаю, что прозопагнозия дает тебе право быть уродом, но по крайней мере я рада, что ты не совсем пропащий. Возможно, у тебя еще есть надежда.
Либби.
P. S. У меня масса вопросов.
Джек
По телефону Кам говорит мне:
– Жаль, что ты всего этого не видел. Особенно ее физиономию, когда ты бросился на нее, вцепился и не отпускал.
Я выдавливаю из себя вялый смешок, и звук получается такой, как будто меня душат.
– Да, брат, уж наверняка она была ошарашена.
– Да она обалдела, совсем как та телка в «Психо», когда Норман Бейтс заходит к ней в душ. А что директриса сказала?
– Ой, она, зараза, чуть не до потолка прыгала. Общественные работы плюс психолог. Несколько недель.
– Вот влип.
– И не говори.
– Но оно того стоило.
– Молчи лучше – тебе-то вкалывать не придется.
Он снова смеется:
– Вот погоди, тебе полегчает. – Чудесно. – Помнишь девчонку, которую пару лет назад буквально вырезали из ее дома?
– Помню, и что?
– Так это она.
– Кто – она?
– Либби Страут. В которую ты вцепился.
У меня такое чувство, как будто мне снова врезали по зубам.
– Ты уверен? – Я стараюсь говорить таким тоном, словно мне на это совершенно наплевать, но вот в чем штука – мне не наплевать. Мне настолько не наплевать, что, кажется, я вот-вот сблюю на все эти детали от робота.
– Да уверен, уверен, – снова смеется он.
Я опять отвечаю придушенным смешком, только на этот раз он звучит еще хуже.
– Что-то мне голос твой не нравится, брат.
– Похоже, она разбила мне сердце.
– Так значит, ты ее помнишь?
– Да, помню.
Вся округа спит. Я вылезаю из окна и оказываюсь на дереве, которое служит лестницей на крышу. Карабкаюсь по нему, пока не достигаю цели, а потом иду к другому краю, что у водостока. Моя метеостанция притулилась у дымовой трубы, потрепанная и завалившаяся на бок. Когда мне было шесть лет, я упал с крыши и разбил себе голову. Машинально поднимаю руку и нащупываю шрам.