Так как он знал, что женщины (Адриана, Лукреция и Джулия) читают все письма, которые он направляет каждой из них, то заключил, что нет нужды сообщать другие новости.
К Джулии Александр питал сильную любовную страсть, но свою дочь папа просто обожал, а потому ударился в панику, когда в конце июня по Риму поползли слухи, будто Лукреция не то умерла, не то на краю гибели. «Донна Лукреция, возлюбленная дочь моя! — писал он. — Как же ты напугала нас: четыре-пять дней мы страшно горевали и беспокоились, услышав новость, распространившуюся здесь, в Риме. Говорили, что ты умерла или неизлечимо заболела. Можешь представить, как подействовал на меня такой слух, ибо любовь моя к тебе безмерна. И я не находил себе места, пока не увидел письмо, которое ты написала своей рукой. Написано нетвердой рукой, стало быть, чувствуешь ты себя все еще неважно. Возблагодарим Господа и Пресвятую Деву за то. что ты избежала опасности. Но мы не успокоимся, пока не увидим тебя лично». Джованни Сфорца, «наш дорогой сын», написал понтифику и пожаловался, что брат не дал ему денежного содержания (кондоты). ничего, кроме слов. Александр, в последнее время отвернувшийся от Милана, от французов и от Сфорца и твердо принявший сторону неаполитанского короля, предложил Джованни последовать его примеру и служить королю Неаполя Альфонсо, с которым ему, Александру, предстояло вскоре повстречаться. Кардинал Асканио, доложил он Лукреции, уехал из Рима «из страха» перед королем Альфонсо.
Папа страшно разгневался, когда узнал, что в середине июля Джулия в сопровождении Адрианы и без его на то разрешения отправилась из Пезаро к заболевшему брату Анджело в семейное поместье Каподимонте. Когда они туда прибыли, Анджело был уже мертв. Эта трагедия привела Джулию и ее брата, кардинала, в такое отчаяние, что они и сами заболели. Папа послал им одного из личных врачей, но высказал свое возмущение Лукреции: «Поистине господин Джованни и ты совершенно обо мне не подумали, когда попустительствовали тому, чтобы мадонна Адриана и Джулия уехали без нашего разрешения. Ты должна была знать — ведь это твой долг, — что внезапный отъезд, о котором нас никак не известили, вызовет наше величайшее неудовольствие…»Лукреция немедленно ответила на сердитое письмо отца:
Относительно отъезда вышеупомянутой госпожи [Джулии], не следовало бы Вам, Ваше Святейшество, гневаться на моего мужа и на меня. Дело в том. что когда до нас дошла новость о серьезной болезни синьора Анджело, мадонна Адриана и донна Джулия решили во что бы то ни стало немедленно уехать. Мы всеми силами пытались разубедить их, говорили, что лучше было бы дождаться совета Вашего Святейшества. И только в этом случае, получив Ваше согласие, уехать. Но горе их было столь велико, а желание увидеть его еще живым так сильно, что никакие доводы не помогли нам удержать их на месте. С большими трудностями я убедила их подождать немного, надеясь, что их тревога и решимость отправиться в путь немного ослабеют. Когда же гонцы приехали с новостью, что больному стало еще хуже, никакие убеждения, доводы и мольбы не помогли: они немедленно приказали подать лошадей и отбыли вопреки нашему с мужем желанию. Уж слишком тяжко переживали они грядущую потерю. Скажу вам честно: если бы не ваш запрет, я последовала бы за ними. Уверяю Вас, Ваше Святейшество, велика была горечь в моем сердце от того, что мы можем потерять синьора, к которому я относилась как к брату, И от того, что не успели мы получить Ваш совет и все происходит без согласования с Вами. И кроме прочего, я на время утратила общество милых и близких мне друзей. Как бы то ни было, нет у меня власти над поступками других людей. Они сами могут быть свидетелями: я сделала все от меня зависящее, чтобы они не уезжали. Прошу Вас, не воспринимайте случившееся как проступок. Не осуждайте нас за то, в чем мы с мужем не виноваты.