, но фаворита императрицы, оттеснившего блестящего князя Г. А. Потемкина-Таврического; тот, не стесняясь присутствием Павла, во весь голос удивился: «Я разве глупость какую-то сказал?»
Уже с малых лет душевное состояние Павла было крайне неустойчивым. Его отличали нервные припадки и конвульсии. Причин тому могло быть несколько: французский посланник в России Сабатье приписал странное поведение Павла испытаниям, перенесенным в детстве: заговорщики, возведшие на престол Екатерину, напугали его, ничуть не заботясь о состоянии ребенка; самой Екатерине никогда не было дела до сына. По другой версии, которая приведена в исследовании К. Валишевского, психика Павла была расшатана, так как он по неведению принимал достаточно большие дозы опия: князь Разумовский, состоявший в интимной связи с первой супругой великого князя, не нашел якобы иного пути, чтобы оставаться с возлюбленной вдвоем, и избавлялся таким образом от докучливого супруга. Многие из тех, кто близко знал Павла Петровича, признавали в нем признаки надвигающегося безумия — нервозность, крайнюю, почти маниакальную подозрительность. Принц де Линь, давая наследнику престола России характеристику, подчеркивая его положительные (прямодушие и преданность чести, пылкость) и отрицательные стороны, заключил: «Он станет когда-нибудь, может быть, опасным»[94].
Двойственность характера Павла, ставшего-таки вопреки воле собственной матери российским императором, проявлялась и в манере его правления. Он много наказывал, хотя и всегда за дело, вводил какие-то новые порядки, словом, старался подражать реформаторам Петру Великому и Екатерине Великой. Однако, поскольку Павел не обладал жесткостью и суровостью характера первого и умением разбираться в людях второй, он своим маниакальным стремлением установить в России царство всеобщей справедливости лишь восстанавливал против себя людей. Даже крестьяне, которые вроде бы должны были выступать за него, царя-освободителя, сделавшего первые шаги к избавлению страны от крепостного права, лишь подшучивали над неудачными попытками, не признавая за императором никакой силы и власти. Так, например, известно высказывание некоего Василия Иванова, владимирского крестьянина, которому объяснили смысл царского манифеста от 5 апреля 1797 г., которым Павел ограничивал повинности крепостных: «Вот сперва государь наш потявкал, потявкал да и отстал: видно, что его господа переодолели»[95]. Уж кому, как не простому мужику было видно: законы, смягчающие положение простого люда, не имели на Руси ходу дальше императорского кабинета…