Он продолжал писать, но стихи были уже не те. Казалось, он что-то потерял в погоне за неведомым, за неуловимым. Его слова, не находя опоры, повисали в пустоте или громоздились, наплывая друг на друга, образуя словесный туман, сквозь толщу которого было не видно ни зги.
По инерции он еще делал то, что его занимало раньше: например, устраивал публичные чтения, собирая под это дело всех более-менее значимых городских поэтов, и они еще с удовольствием принимали в них участие, но я видел, как что-то в нем угасало, теряло былой блеск.
Запомнился последний из поэтических вечеров, который он устраивал в одном из помещений Интерьерного театра на улице Марата. Накануне мы сидели у Евгения, и Омар заставлял меня вслух читать мои стихи, добиваясь, на его взгляд, идеальной декламации. Я начинал вновь и вновь, но ему не нравилось то одно, то другое – он все время находил какие-то огрехи и в конце концов довел меня до белого каления, так что я не выдержал и пригрозил, что вообще не явлюсь на это чертово мероприятие. Он вроде как укоризненно покачал головой. «Что?» – с вызовом спросил я. «Ничего, – ответил он. – Пойдем».
Мы уже порядком набрались, но хотелось выпить еще, только в другом месте – эта квартира была доверху заполнена моим раздражением и его менторством.
Мы вышли на улицу и сели в автобус. В автобусе почему-то оказалось два кондуктора. Они оба подошли к нам.
– Ты это видишь? – сказал я Омару.
– Ты о чем?
– Два кондуктора. Они стоят возле нас.
– Ну и что? – пожал он плечами. – У тебя есть мелочь?
– У меня вообще нет денег.
Иногда его невозможно было удивить, а порой он вздрагивал от вполне рядовых вещей. Он не выносил вида крови, боялся собак и высоты, а еще терпеть не мог анекдоты и когда кто-нибудь при нем начинал разглагольствовать о литературе. Здесь у него был заготовлен коронный вопрос, которым он осаживал любого неосторожного знатока. «А ты читал Боэция?» – глядя прямо в глаза очередного выскочки, холодно спрашивал он, после чего тот непременно сдувался, даже если и знал труды древнего философа наизусть.
Итак, заплатив и проехав несколько остановок, мы вышли. Стемнело и как-то резко похолодало, словно мы проехали несколько климатических зон. Я засунул руки поглубже в карманы пальто. Омар шел по ночной улице, присматриваясь к подвальным окнам. Наконец он остановился и постучал в одно из них.
– Удав! – громко позвал он. Потом снова: – Удав! Сначала было тихо, затем справа от нас раздался звук, словно кто-то отодвинул металлический засов. После скрипа дверных петель чей-то голос грубо спросил: