Омар очаровал многих – он умел и любил очаровывать. У него был отлично подвешен язык, и когда находило вдохновение, он мог говорить часами, прерываясь лишь на то, чтобы махануть рюмашку или опрокинуть пластиковый стаканчик, в зависимости от обстоятельств, которые, нужно сказать, никогда ему не мешали.
Тит Ливий, Боэций, Брежнев, Гораций, Катулл, Овидий, Гиммлер, Ларошфуко, Гомер, Мандельштам, Бродский, Бетховен, Конфуций, Гайдар, Волошин, Нострадамус, Коперник, Аристотель, Авиценна, Рабле, Линкольн, Пинчон, Хемингуэй, Селин, Лосев, Гурджиев, Джером, Толстой, Кастанеда, Чехов – он мог говорить о ком угодно, мог поддержать и развить любую тему. Откуда берутся цунами, как устроен телескоп, когда наступит реальный конец света – он знал все и не знал ничего, ему было плевать на факты, он оперировал исключительно собственным воображением, оттого его обожали дилетанты и терпеть не могли специалисты.
Однако, как быстро и легко он очаровывал людей, с той же стремительностью они в нем разочаровывались. Стоило им узнать Омара поближе, как все его обаяние сходило на нет. Он уже не мог долго притворяться милашкой, да и его жизнь этому не способствовала. Все чаще он вынужден был спать в парадных, натянув на голову две вязаные шапки. Все чаще ему отказывали в жилье – даже Евгений, единственный близкий друг, с которым он прошел огонь и воду, и тот гнал его на улицу. Омар не таил обиды, он просто молча одевался и уходил с единственным пожеланием на данную ночь – не попасться ментам, чтобы не проводить ее в каталажке. Любой чердак был милее тесной камеры, и пусть там было холодно, зато убаюкивало воркование голубей и можно было курить, выпуская дым в кисло пахнущую темноту.
Иногда при наших встречах он рассказывал мне, что уже неделю ночует черт знает где и что не ел уже несколько дней. Если у меня были деньги, мы шли в какое-нибудь кафе, где он, не спеша, жевал оставшимися зубами мясо, а если нет – то так же степенно закусывал бутербродом в дешевом шалмане. Он никогда не роптал и не жаловался, принимая как должное все, что с ним происходило.
– Омар, ты же губишь себя, свою жизнь! – пытался внушить я ему. – Начни жить правильно, будь как все! У тебя же есть возможность, да у тебя тысяча возможностей!
– Как? – спрашивал он, не глядя на меня.
– Просто возьми и живи, как живут все вокруг! – Не могу.
Да, наверное, он не мог. И не хотел, пока не хотел. Потом, когда его все-таки припрет начать жить, как все, у него не получится, потому что он зайдет слишком далеко, но это будет потом, а пока его все устраивало. Более того, он снова начал писать, и его тексты снова восхищали.