– Нет, я не оттуда, – сказала Санька. Потом она помолчала немного и добавила, немного смущаясь: – А сейчас какой год?
– Какой год?
Перестав помешивать варево, Феофан удивлённо взглянул на Саньку.
– Я просто больна… болен был немного, – смущаясь всё больше от необходимости врать, пояснила Санька. – В памяти провалы… припадки случаются…
– Твой припадок, Алексашка, нас из большой беды выручил, – задумчиво произнёс Феофан, снимая котелок с огня. – Постеснялись, ироды, хворое дитя трогать, а иначе не миновать бы нам с тобой поруба земляного али избы пыточной. А год сейчас шесть тысяч шестьсот первый от сотворения мира…
Услышав такую огромную цифру, Санька невольно встрепенулась. А что, если это всё же будущее… а то, что она сейчас наблюдает: что-то вроде ролевой игры…
Потом до её сознание дошли самые последние слова Феофана, и Санька вдруг вспомнила, что на Руси до Петра было какое-то странное летоисчисление, совсем не похожее на наше…
– А от рождества Христова сейчас который год будет? – убитым тоном пробормотала она.
– От рождества Христова?
Феофан задумался, что-то просчитывая в уме.
– По летоисчислению латинскому сейчас год тысяча шестьсот седьмой от рождества Спасителя нашего, Иисуса Христа…
Он вздохнул, зачерпнул ложкой немного из котелка и, непрерывно дуя, поднёс ко рту.
– Соли маловато… – проговорил Феофан, вторично вздохнув. – Только где её сейчас взять, соли? Страшное время, Алексашка… от Батыева разорения такого страшного времени на Руси святой не было! И люди сейчас – аки звери лютые, а жизнь человеческая гроша ломаного не стоит! – Он замолчал, подсунув котелок к Саньке и протянув ей ложку, добавил: – Одна ложка у меня, так что давай, первым хлебай…
Санька хотела, было, отказаться, но рука её, невольно ухватив ложку, уже погружала её в дымящееся варево. А потом она, обжигаясь, глотала, почти не жуя, содержимое котелка и опомнилась лишь тогда, когда умяла почти половину этого самого содержимого.
– Спасибо! – сказала она, отодвигая от себя котелок с ложкой. – Очень вкусно! А из чего похлёбка?
– Из чечевицы с бараниной похлёбка, – задумчиво проговорил Феофан, принимая котелок. – Неужто ты чечевицы никогда не едал? Али в ваших местах её не растят?
Санька ничего не ответила. Врать не хотелось, правды сказать она тем более не могла.
– Молчишь? А может, откроешься, всё же: кто ты и откуда идёшь?
Он принялся за еду, одновременно ожидая ответа на свой вопрос, а что ему могла сказать Санька. Она просто молча сидела, и молча же наблюдала за тем, как Феофан доедает чечевичную похлёбку.