— Рома, спасибо!
Следом белым огнем загорелись Лилия Чудина и Есения Старикова.
— Мне жаль, что все вышло так. Но я рада, что мы отомстили, — попрощалась Лилия.
— Куда бы я ни попала теперь, я буду тебя помнить, Рома, — сказала Есения и растворилась вслед за Чудиной.
— Тик-так, тик-так, — напомнил незнакомец.
Михалок обнял меня, если это можно так назвать у призраков, и произнес:
— Возможно, жизнь моя была куском дерьма, но мое существование после смерти ты наполнил смыслом. Я совершил много плохого, но я хочу тебя называть своим другом. Прощай друг!
Незнакомец свистнул, и все цвета вокруг потеряли свою красочность, квартиру заволокло серой дымкой. Из всех углов и дверей выскочило с десяток черных псов с блестящей, мокрой шерстью. Они рычали, и, казалось, в их животном оскале блестит сама смерть. А в их красно-огненных глазах отражается ад. Меня, впервые за долгое время, сковал неописуемый ужас.
— Что за пиздец? — с трудом прошептал я.
Незнакомец свистнул вновь, и черные псы вцепились в призрак Сергея Михалка. За пару секунд они разорвали его на сотню мелких кусочков, каждый из которых загорелся черным огнем.
— У каждого свой путь, — ухмыльнулся незнакомец, — так сказать, кто в рай, кто в ад.
Адские животные исчезли так же быстро, как и появились.
— А я куда?
— А ты пока здесь побудь, — произнес незнакомец, — так сказать, потусуйся пока. Твое время еще не пришло. У тебя есть одно дельце.
— Какое дельце?
— Ты скоро узнаешь.
— А как тебя зовут? — спросил я у уходящего незнакомца.
— Зови меня Шкай, хотя тебе это ничего не даст, так сказать, ни шерсти, ни вшей.
Незнакомец исчез.
* * *
Послышался вой сирен. За окном я увидел четыре подъезжающих полицейских машины и одну машину скорой помощи. На улице скопилась толпа зевак.
— Скоро и телевиденье, и газетчики подкатят, так сказать, акулы и пираньи пера, — съязвил я.
— Помоги мне, — послышалось рядом. — Помоги, прошу!
Я не сразу узнал этот голос.
Передо мной стояло безголовое тело маленькой девочки в окровавленном голубом платьице. В руке, за кудрявые светлые волосы, оно держало отрубленную голову моей дочери Машеньки, губы ее шептали:
— Папа, помоги мне… Меня убили, теперь хотят убить мою маму. Помоги ей — ради меня.
Если бы я был жив, то в секунду упал бы на пол, плакал бы и кричал в истерике. Но я был мертв. Только это не значит, что я был спокоен.