сообщала, что ее жители пытались есть кожу, отваренную в жире. Мясо собак и ослов считалось деликатесом. Более 13 000 человек умерли от голода. Капитуляция была подписана 28 октября.
Жителям гарантировались свобода вероисповедания и всеобщая амнистия, и только менее дюжины лидеров должны были быть высланы на шесть месяцев без конфискации имущества. Восстанавливалось отправление католического культа, одну из гугенотских церквей предназначили под католический собор. Отец Жозеф отказался от предложенного ему нового Ларошельского епископата. Старые привилегии и органы самоуправления города ликвидировались, и назначался интендант, ответственный перед короной за финансы, суд и обеспечение порядка. Стены и бастионы города, кроме тех, которые защищали его с моря, подлежали сносу. Ришелье, стремившийся к мирному сосуществованию с гугенотами там, где это не вело к политической опасности, и видевший главную свою задачу на этом этапе в том, чтобы привести к покорности лангедокских гугенотов, считал такие меры слишком суровыми. Когда французские войска 30 октября вошли в город, в нем оставалось всего 5400 жителей из 28 000.[149] Свыше ста человек умерло из-за того, что их организм не смог воспринять нормальную пищу. Людовик XIII совершил торжественный въезд в город 1 ноября, и Ришелье снял с себя военные доспехи. 10 ноября английский флот ушел. Неделю спустя Людовик вернулся в Париж, а 20 мая 1629 г. был подписан мир с Англией.
Тем временем талант, смелость и энергия Ришелье завоевали всеобщие восторженные отзывы. В отношении к нему Людовика отчетливо прослеживалась привязанность, даже несмотря на тревогу по поводу верховенства его собственной власти и неуклюжие попытки продемонстрировать ее. Когда Ришелье остановил работы по разбору стен Ла-Рошели, Людовик выказал ему свое недовольство, а Ришелье уверял просителей, что был бы счастлив, если бы принималась хотя бы половина предложений, высказываемых им королю. Тем не менее король теперь полностью зависел от него, и Ришелье играл ведущую роль в формировании государственной внутренней и внешней политики. Никаких формальных изменений не произошло, но у Ришелье уже появилась возможность издавать указы от имени короля, о которых раньше монарх известил бы соответствующего государственного секретаря. Другие государственные секретари с радостью принимали четкие, обдуманные и понятные инструкции Ришелье. Фактически он стал главным министром, как бы ни старался он не уязвлять болезненное чувство собственного достоинства короля и не забывать о формальностях: «Вашему Величеству будет угодно приказать…», «Ему будет угодно написать письмо, в котором говорится о…».