– Кровь! Я же чувствую!
– Не скули, – прикрикнул Лаврик. – Совершенно пустяковый надрезик, сосуды не задеты... Восемь человек, значит?
– Восемь... Автомат у каждого...
– Ну да, никаких базук, – сказал Лаврик. – Они ведь, как легко догадаться, прикинулись мирными туристами с минимумом багажа...
– Идиоты! Вы не понимаете! Они прихватили с собой четыре мины! Небольшие, но мощные, прекрасно уместились в сумках... Их должны заложить на судне, в разных точках, и, если на теплоход попытается напасть спецназ... Дистанционный взрыватель...
– Один?
– Да.
– Это уже легче, – сказал Лаврик. – Меньше хлопот. А теперь давай-ка подробнее, в деталях и частностях...
– Перевяжите скорее, скоты! Я же чувствую, кровь хлещет!
– Да ну, скорее сочится, – сказал Лаврик. – Ну, а если перевяжем, разговор будет продолжаться столь же конструктивно?
– Да...
– Хорошо, – сказал Лаврик. – Давайте сюда аптечку. А чтобы не терять времени, ты мне прямо сейчас расскажешь о...
И посыпались точные, деловые вопросы, на которые уже без малейшей заминки следовали вполне удовлетворительные ответы. Мазур слушал внимательно, все это было невероятно важно для будущей работы. Но какая-то частичка сознания, жившая сейчас самостоятельно, была преисполнена не деловых забот, а угрюмой тоски. Он давным-давно расстался с иллюзиями – но все равно, почему так вышло, что революционеры из романтических стран так недвусмысленно и массово подешевели?
Вот когда-то... Он прекрасно помнил себя пионером-первогодком. Помнил, как звенели голоса: «Куба, любовь моя! Остров зари багровой... Слышишь чеканный шаг? Это идут барбудос...»
И ведь тогда все было правильно! Повстанцы были правильные, молодые, белозубые, бескорыстные. Они сбрасывали диктатора и вступали в столицу под невероятное ликование толпы. Они устроили все так, что жить народу стало лучше. Они воевали так, что Мазур не боялся доверять им свою спину в знойной жаркой Африке. Они были правы, потому что побеждали. И невозможно было себе представить, чтобы Фидель или Че захватывали совершенно непричастных людей, мирных обывателей, трясущихся от страха, требовали потом чемодан с долларами. Почему же нынешние стали дешевыми, мелкими, безвозвратно утратившими что-то очень важное? Из этих рассуждений естественным образом вытекало неприятное ощущение некоей растущей, огромной неправильности. И она, неправильность эта, еще не оформившись в четкие выводы, уже настолько пугала и была Мазуру не по нутру, что он отогнал эти мысли, притворяясь перед самим собой, будто вовсе ни о чем подобном не думал, полностью переключился на то, что говорил пленный.