Закрыв дверь за загадочным мистером Холстидом, Марк подошел к бару и снова налил себе бурбона.
Бушевавшая за окном непогода, казалось, отражала душевное состояние Марка. Дождь с неистовой силой барабанил по стеклам. Кто бы ни был этот Холстид, Марк ненавидел его. Он ненавидел его за то, что тот был так хорошо осведомлен о мучительном разочаровании, постигшем Марка.
Что в этот ненастный вечер действительно мучило Марка, так это мысль о Нэнси, его невесте. Это проклятое место профессора значило для нее, пожалуй, больше, чем для него самого. Это было именно то, чего ей не хватало, чтобы выйти замуж, завести детей и купить собственный дом, как это делают все нормальные люди. До сих пор как доцент он зарабатывал недостаточно, чтобы прокормить семью. Каждый год поднималась плата за его качающийся барак на пляже в Малибу, пригороде Лос-Анджелеса. Нэнси была первой женщиной, которой он сказал: «Я тебя люблю», первой женщиной, ради которой он был готов на жертвы.
Он познакомился с ней семь лет назад, когда занимался раскопками и часто был вынужден надолго уезжать в далекие экспедиции. Нэнси была недовольна его частым отсутствием. Поэтому из любви к ней Марк попытался приспособиться к академической работе, научился писать книги и статьи, выступать с докладами, чтобы они с Нэнси могли больше времени проводить вместе. После того как он получит кафедру, они собирались пожениться. Он был так уверен в своем назначении, что даже назначил день свадьбы. А теперь он потерял место профессора и не знал, как он скажет об этом Нэнси. Он пробурчал: «Проклятье!» — и снова наполнил стакан.
Вдруг душная, наполненная настоящими и поддельными антикварными вещами комната с ее беспорядочно нагроможденными друг на друга пыльными стопками книг показалась ему тюрьмой. Холстид был прав: ему нужна была работа в поле. Он тосковал по духовному и физическому напряжению раскопок: по знойным дням, когда он, обливаясь потом, прочесывал песок в поисках следов античных цивилизаций, окруженный руинами, оставленными народом, которым он восхищался и который пытался понять.
Внезапно взгляд его остановился на завернутом в бумагу предмете, который оставил Холстид.
Звон кирки, когда она натыкается на камень, чувство, которое испытываешь, когда лопата погружается в песок, возгласы арабских рабочих, которые снова что-то нашли…
Он как зачарованный смотрел на сверток.
Черт возьми, кто же такой этот Холстид? Чокнутый, который полагает, что обладает бесценным раритетом и потому может заставить любого археолога, взяв в руки лопату, помчаться в Египет.