– Куда ты еще собрался на ночь глядя? – вздохнул отец, но машину остановил.
Едва он припарковал джип под навес около конюшни и вошел в дом, во дворе раздался шум.
– Пе-е-тя! – тревожно позвала его Вера.
Он вышел и увидел, что Мишку держит за ухо Сергей Сергеевич, сосед трудовика.
– Он меня дураком обозвал, – обращался к тете Вере встрепанный, покрасневший от праведного гнева Сергей Сергеевич. – За что, спрашивается? Что я ему сделал? Потом начал бормотать нечто невразумительное про Врангеля – так мою собаку зовут, – сунул мне вот это. – Он протянул отцу фотографию барона Врангеля. – Ссылался на какого-то Мирона.
– Вы ухо его отпустите, – вежливо попросил отец, но прозвучало это отчего-то как угроза. И добавил: – Извините, что так вышло. Я разберусь и приму меры.
Сергей Сергеевич нервно отдернул рук у. Мишка отбежал в сторону, сосед кивнул и поспешно удалился. Выйдя за калитку, он обернулся и покрутил пальцем у виска.
– Марш домой! – рявкнул отец.
Потапыч рысью припустил к террасе. Как только отец вошел следом, Мишка выпалил:
– Пап, это все дед Мирон!
– Выходит, это он Сергея Сергеевича дураком обозвал. Ты ври, да не завирайся.
Скороговоркой Мишка рассказал про Врангеля и московскую сторожевую, носящую генеральскую фамилию.
– Ты мне только фотографию Врангеля отдай, – в конце объяснений попросил Мишка. – Мне его девиз понравился: «Сломишь, но не согнешь».
Отец положил фотографию на стол, пожал плечами и вздохнул.
– В углу хотя бы постой, чтобы неповадно было взрослых людей дураками обзывать. Давай-давай!..
Мишка, нахмурившись, поискал глазами угол. На террасе оставался свободным только один, за дверью, где висел ремень. Потапыч взглянул на него и пошел искать угол в комнате. Нашел в отцовской, за старенькой этажеркой с книгами.
– Детское наказание, – посетовал он глухо из угла.
– Может, тебе ремня дать? – поинтересовался отец, раскладывая бритвенные принадлежности на полочке под зеркалом у кровати. Он часто брился по вечерам. Намылив лицо, долго водил бритвой по одной щеке, затем по другой, по подбородку и над верхней губой. – Так как? Что ты там притих? Очередную шалость обмозговываешь?
– Ничего я не обмо… обзы… не придумываю. – Мишка выглянул в щель между стойкой этажерки и толстой синей книгой по коневодству. – Знаешь, детей вообще наказывать нельзя. Это вредно для неустойчивой детской психики.
– Ишь ты, какие слова выучил! – Отец даже повернулся. В белой пене он походил на Деда Мороза, и Мишка фыркнул. – Посмейся мне еще!
Потапыч подавленно умолк, уловив в голосе отца взаправдашнюю, не напускную, сердитость.