– Чего это он? – пробасил Егор. – Жаловаться побежал?
– Зачем ему жаловаться? – пожал плечами Димка, утирая кровь. – У него на лице все написано. Он нас обругал – и нам же всыпят.
– Он нас не выдаст, – угрюмо сообщил Мишка, потирая синяк на подбородке, который ему достался от локтя Егора.
Настроение стремительно портилось. Слезы Сашки, прорвавшиеся так внезапно, говорили о сильной обиде.
– Пошли купаться! – предложил Егор. – Если сейчас домой зайдем, фингалы мать увидит, дома запрет, а так хоть искупаться перед казнью успеем.
Димка и Потапыч рассмеялись.
С Дона они вернулись к вечеру, ужасно голодные, с расцветшими синяками. Сашка, как выяснилось, бил вроде бы не сильно, но эффективно.
Потапыч прокрался под окна веранды, откуда исходили аппетитные запахи. Он пытался понять, есть ли на кухне и веранде кто-то, кроме тетки.
Стоило ему поднять голову над подоконником, как он столкнулся взглядом с отцом, который смотрел прямо на него.
– Заходи, – разрешил он миролюбиво. – Сашка уже спит.
Когда Мишка возник на пороге, Петр Михайлович покачал головой.
– Что у вас там стряслось? Ты так ждал его приезда – и вдруг драка. Он с разбитым носом, ты с синим подбородком. Тетка говорит, он плакал. Чем вы его допекли? Не стыдно?
– Он очень вредный стал.
– А ты, думаешь, не меняешься? – приподнял брови отец. – И поверь, не всегда в лучшую сторону. Это переходный возраст. Подумай об этом. Ты вот дома живешь, делаешь что заблагорассудится, а Сашка работает и учится, да и у Паши, чего греха таить, тяжелый характер. С ним даже мне порой непросто. А Сашка как раз веселого нрава, уживчивый. Все остальное – это нервы, не более того.
– Он сказал, что мы хуторские увальни, – пожаловался Потапыч, присев за стол рядом с отцом.
Петр Михайлович рассмеялся.
– Ничего смешного! – обиделся Мишка. – Я ловчее его во многом. Вон мы ему как навешали, аж заревел.
– Втроем на одного! – покачал головой отец. – В этом нет никакой ловкости. А почему он вас так назвал?
– Не хотел нас трюкам цирковым обучать.
– Ну и правильно, – охотно согласился Петр Михайлович. – Чтобы вы руки-ноги не переломали. Молодец Сашок! Взрослый поступок. Пойду его похвалю.
– Пап, это нечестно! Ты в цирке сам работал, как дядя Паша. Он Сашку всему научил, а ты меня – нет.
– Зачем тебе? Ты же не собираешься в цирке работать?
– Сашка все время твердит: «Мы – цирковые». А мы ведь тоже цирковые. – Мишка упрямился и упорно сверлил отца васильковыми глазами.
– Я уже давно не цирковой. Да и по большому счету никогда им не был. – Отец улыбнулся. – Назвать себя можно как угодно, главное то, что ты умеешь. Себя ведь не обманешь. Я – жокей. С этим никто не поспорит. Ты – пока что школьник, и, кстати, не из самых успешных. А вот кем ты станешь, зависит только от тебя. Для цирка ты, в общем, по физическим данным вполне подходишь, но кочевая жизнь не для тебя. Переезды из города в город, бытовая неустроенность – ни удобной кровати, ни нормальной еды. Ради чего? Аплодисменты, фотография на афише?