20. Вернемся к прерванной цепи размышлений. Итак, в движениях тел познаются действия монад, а в направлениях движения познаются их стремления*. Тела же движутся всегда внутри пространства, одно относительно другого, и своими движениями знаменуют стремления монад относительно друг друга. Поэтому чувственный мир есть как бы график душевной жизни монад. Оси координат — это априорное в созерцании, т. е. пространство; цвета — это кривые. И как график одного и того же процесса, например, изменения температуры, может очень отличаться по виду в зависимости от того, построен ли он в прямоугольных, полярных или иных координатах, но смысл его один и тот же, — так и картины мира могут быть различны у разных монад, но поскольку в этих картинах являются одни и те же монады, смысл одинаков. И как график температур не имеет никакого сходства с самими температурами, кроме условной аналогии, так и видимый мир не имеет сходства с миром жизни.
* Примечание: Эта поправка сделана автором.
В видимых вещах познается не подлинная природа монад, а их подлинные отношения. Поэтому можно сказать, обобщая предшествовавшие рассуждения, что мир тел есть символ или явление мира монад, а движения тел суть символы отношений монад.
1. Сущее разделяется пред нашим взором на монады и их чувственные символы, причем первые даны нам в понятиях, а вторые суть представления. Теперь нужно отдельно исследовать понятия и представления, и начать удобнее с последних, чтобы подвигаться вовнутрь. Представления суть единства ощущений, поэтому для полного исследования представлений надо исследовать все ощущения. Однако по преимуществу мы будем исследовать зрительные образы, так как они дают нам восприятие пространства, к которому мы относим все опущения.
2. Наблюдение показывает, что мы имеем два рода представлений: видимые материальные вещи и образы воображения. И вещи и образы протяженны, т. е. находятся в пространстве. Правда, многим кажется, что есть два рода пространства: действительное, в котором находятся вещи, и воображаемые, где располагаются образы, создаваемые фантазией.
Но легко видеть ошибочность подобного мнения. И материальные вещи и образы воображения на самом деле располагаются в одном и том же пространстве.
В самом деле, мы можем вообразить дом на горе, где его нет; больной может вообразить медведя на печке. Печку он видит, как материальную вещь, медведь же есть произведение больного воображения, по яркости не уступающее реальному медведю, — и при этом представление печи и образ медведя находятся не в некоторых двух различных пространствах, но в одном и том же пространстве. Таким образом, нет двух сред — для пассивного восприятия и активного творчества представления, но лишь одна среда.