20. Итак, существует точка зрения добра и точка зрения зла. Большинству людей преимущественно знакома вторая. Став на точку зрения зла и почувствовав сладость, заключающуюся в порочном понятии, лишь с болью души можно оторваться от нее. Отсюда следует, что эта точка зрения, данная в нравственном опыте всего человечества, есть глубинное настроение личности, обладающей колоссальным могуществом и творящей в бесконечном многообразии настроения зла, роковым образом носящие ее клеймо. Единственное спасение от этой личности — ни в ком случае не останавливать внимания на понятиях зла. Потому что всякое злое помышление отражено искрой в поверхностном настроении властелина порока, и кто посмотрит на эту искру, неудержимо загипнотизированный переведет внимание на глубинное настроение злой личности. Поверхностное настроение князя тьмы — смрадные болота вселенной, откуда скользкими дрожащими клубами подымаются одуряющие помыслы порока. А глубинное настроение его — тьма, помрачающая свет умозрения, точка зрения, с которой порок бесконечно сладок. Личность эта есть Миродержец тьмы века сего.
21. Гораздо труднее усмотреть единство в понятиях добра. В совершенной личности полнота могущества и знания объединяются в производимой ими полноте блаженства. Могущество святой и мудрой личности есть нравственное могущество. Отличительная черта этого могущества есть нравственное смирение личности, утверждающей себя во вселенском духе. Она могущественна, и в этом ее величие; она могущественна силой Вселенского Духа, а не своей — отсюда ее смирение. Однако смирение свободы, как я объяснил выше, при исследовании пяти духовных сил, не есть самоунижение. В этом смирении непередаваемое величие, и само величие облечено в смирение. В нераздельном единстве соединены величие смирения и смирение величия. И я утверждаю, что в понятиях воздержания, целомудрия, нестяжания, кротости, духовной бодрости, надежды на спасение, скромности, смирения — самым сердцем их является смирение. Я предлагаю продумать все поименованные мною добродетели, изучать их в жизнеописаниях святых людей, затем, мысленно собрав весь материал, о каждой добродетели и сразу отбросив его, узреть умопостигаемое настроение рассматриваемой добродетели, а потом и общее настроение их всех. Это окажется именно то настроение, о которой я говорю; это та точка зрения, с которой все добродетели становятся сладостны и близки. Это настроение есть глубинное настроение самой святой мудрости; то настроение, которым она вечно наслаждается и никогда не может насладиться. Существование этого настроения — сердце добродетели, — с несомненностью свидетельствует о существовании совершенной личности — Царицы святой мудрости. Понятия добра, для нас являющиеся объективными настроениями, для нее являются субъективными.