— Кто вы? Как сюда попали? — по-немецки спросил офицер, направив в лицо нежданной гостье луч карманного фонарика.
— Я — племянница профессора Штаубе, — спокойно ответила женщина. — Живу здесь около двух месяцев. Несколько дней, пока на улице шли бои, пряталась в подвале…
— Где ваш дядя?
— Дядя уехал еще до начала этого кошмара. Сказал, что у него лекции в Мюнхене и уехал… Больше мне ничего о нем неизвестно.
— Чем вы занимаетесь?
— Преподаю физкультуру в женской гимназии.
— Вы — член национал-социалистической партии? Говорите правду?
— Мы все были членами этой партии. Весь народ! Либо партия, либо — лагерь! Концентрационный лагерь! У нас не было другого выбора!
Задавая вопросы, Ананьев внимательно рассматривал женщину. Она была прекрасна. Коротко стриженные пепельные волосы обрамляли правильной формы ангельское личико с большими голубыми глазами. Под тонким свитером чувствовалось сильное тело с большой крепкой грудью и красивыми плечами. Широкие, но в меру бедра, длинные точеные ноги подчеркивались строго облегавшей юбкой. «Мечта!» — пронеслось в голове у Ананьева.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Линда Штаубе.
— Сама судьба послала мне ее! — подумал капитан и, раздевая глазами женщину, продолжил. — Что же мне с вами делать, Линда Штаубе? Передать в нашу контрразведку, как члена фашистской партии? Просто выставить отсюда? Но на улицах стреляют… В городе солдаты. У многих из них ваши полностью уничтожили семьи. Теперь эти люди мстят. Объектом мести становятся не только военные, но и старики, женщины, даже дети…
— Ради Бога! Господин офицер! Я знаю, что делают ваши солдаты с женщинами, как жестоко они их насилуют и убивают!
Знал это и Ананьев. Попадется Линда десятку, а, может быть, двум десяткам солдат — будут насиловать, пока не накончаются. Исколют ножами тело, выбьют глаза, отрежут нос, уши, грудь. Потом вспорют живот и выдернут из него кишки наружу. Такое творили немцы в России, такое теперь творят советские солдаты в Германии.
— Что же мне делать с вами, Линда? — еще раз спросил Ананьев, разливая по бокалам коньяк.
— Оставьте меня здесь, господин офицер! Я буду послушной и умной. Буду ухаживать за вами, все делать по дому…
— Все это — хорошо, но мне нужно большее! — капитан протянул Линде бокал. — Выпей!
— О, мой Бог! Мы — немки никогда столько не пьем!
— Ты теперь живешь в русском доме! Привыкай к нашим обычаям! — осушил свой бокал Ананьев.
К его удивлению, Линда выпила мелкими глотками, смакуя коньяк.
— Теперь поцелуй меня! — велел офицер.
Ананьева никогда не целовали так нежно, так сладко, так страстно, так необычно. Немка впилась губами в его рот, повела своим язычком по языку капитана, а затем заскользила им по верхней десне. Ананьев ласкал одной рукой ягодицы Линды, другой — ее упругую грудь. Затем опустил руку вниз, коснулся ею волос под трусиками женщины. Та всхлипнула, застонала, оторвалась от Ананьева и тяжело дышала, положив ему голову на плечо.