Хочешь жить, Викентий? (Орлова-Маркграф) - страница 22
— Побаиваюсь тебя одну оставлять, — тихо сказал я.
— Почему?
— У тебя весь день такое лицо… словно ты решилась на что-то, на что-то…
Сашура отбросила альбом на тумбочку.
— Ты думаешь, что я из-за Кости что-нибудь сделаю с собой? — Она озорно улыбнулась и, показав кукиш, сказала: — Накось выкуси! Нет, Саня! Я ведь уже побывала там, где темнота и больше ничего.
— Я думаю, что он еще вернется.
— Единожды предав… Слышал такое?
— Единожды солгав, — поправил я.
— Одно и то же! Кто один раз отрекся, отречется снова. Сегодня мне еще тяжело, а завтра я буду смеяться, как всегда. Даже еще веселей! Ведь я еще раз победила смерть. — Она смахнула слезы и сказала: — Это последние.
— Конечно, последние! — обрадованно подтвердил я.
— А тебе спасибо, Шурик! Ты мне так помог! Жаль, что твоя практика кончается. Вот скукотища без тебя будет!
— Скукотища! Ну, во-первых, я к тебе все равно забегать буду, но самое главное: в травматологию после меня идет практиковаться Промокашка!
— Кто-кто?
— Нелька Промокашкина. Это такой человек! Описанию не поддается. Сама увидишь.
Сашура засмеялась.
— Ну ладно! Промокашка так Промокашка. Давай с тобой на брудершафт выпьем! По двадцать капель валерьянки!
Она подбросила флакончик с валерьянкой и серьезно сказала:
— Один день — и все линии жизни, — она указала на разжатую ладошку, — сместились, все изменилось. Главное, я сама изменилась, душа моя стала совершенно другой. Костя меня, новую, совсем не понимал. — Она на секунду сникла. — Если вдуматься, что было там, в той прежней жизни? Я чуть не вышла замуж за человека, который предал бы меня потом. Саня, я точно теперь знаю, что хочу делать, — хочу стать врачом! Настоящим! Я выучусь, даже не сомневайся!
— А валерьянку-то так и не накапала, коллега, — кивнул я на флакончик, который она все сжимала в руке.
— Валерр-янку, — пробурчала Сашура, один в один копируя голос элфэкашки Зинаиды Тимофеевны.
Никто не знал, почему Зинаида Тимофеевна так уморительно звала валерьянку — «валерр-янка». Мы расхохотались. Сашура накапала нам в мензурки по двадцать капель и празднично произнесла:
— Быть добру!
И мы выпили.
Игла хорошего поведения
«Ухаживал за лежачим больным Сысоевым (полная резекция желудка), менял повязку на ране, следил за давлением и пульсом, вводил катетер…»
Сидя за сестринским постом в коридоре хирургического отделения, я заполнял дневник практиканта.
«Поил из поильника, прикладывал к ране пузырь со льдом…» — строчил я, но тут рука моя замерла. «Поил из поильника… кормил из кормильника…» Чушь какая-то! Не буду эту мелочовку в дневник заносить! Я заштриховал поильник и пузырь со льдом и продолжил: «Присутствовал на операции по удалению гнойного аппендикса, подавал хирургу зажимы, стерильные тампоны. Самостоятельно вскрыл абсцесс в области предплечья у больного Шкуркина».