— Спасибо, милая, — сказала Ольга Николаевна. — А вам это потом ох как пригодится на фельдшерстве.
Истории болезни действительно ломились от назначений. Старые были переписаны в специальную тетрадь, а новые Ольга Николаевна поручила вписать Тамаре. Тамара обстоятельно уселась, и я понял, что этого дела ей хватит до самой ночи. Главное — не мешать.
— Саша, а ты уколы хорошо делаешь, так что давай в процедурную.
Ольга Николаевна показала список с фамилиями, номерами палат и названием лекарств, которые нужно было вводить.
— Этим в палате уколы сделай. Остальных зови в процедурную.
Два часа я не выпускал шприца из рук.
— Ну как? — спросила Ольга Николаевна, забежав ко мне в процедурную. — Справляешься?
— Заканчиваю. Рука бойца колоть устала.
— Да вечером-то не так много. Чего тут уставать?
После отбоя мы сели с Тамарой и Ольгой Николаевной попить чаю. Но то и дело вспыхивала на посту лампочка: кто-то из лежачих звал на помощь. Наконец все успокоилось, в отделении стало тихо.
— Так, сейчас шприцы поставлю кипятить и прилягу, — усталым, надреснутым голосом произнесла Ольга Николаевна. — И вы прилягте. Пойдемте, я вам дам раскладушки.
— Я пока посижу, — сказал я.
— Ну, тогда истории подошьешь, хорошо? Пойдем, Тамарочка.
Я взялся подшивать истории болезни. «Подшивать» — это значит добавлять к ним новые чистые листы, а в конце подклеивать бланки пришедших из лаборатории анализов.
Положив очередную подшитую историю болезни в стопку, схватил следующую и в графе «фамилия» машинально прочитал: «Старков Михаил Иванович». Я же хотел еще раз зайти к дяде Мише! Сорвавшись со стула, я помчался к последней палате.
В коридоре стояла особая больничная тишина. Она была совсем другой, чем на воле. Какая-то терпеливая, что ли, напряженная и в то же время непрочная. В любую минуту она могла прерваться хлопающей дверью лифта, приглушенными указаниями дежурного врача, стонами больных, зовущих на помощь, стремительным шарканьем бегущего медперсонала.
Дядя Миша услышал, что кто-то входит, и открыл глаза. Ночная лампа слегка освещала палату, но много света и не надо, чтобы увидеть, как человеку плохо. Он лежал и всеми силами пытался вдохнуть воздух.
— Дядь Миш, как ты? — окликнул я его.
Он благодарно посмотрел на меня и едва шевельнул рукой.
Я побежал звать сестру. Ольга Михайловна, прикорнувшая на кушетке в процедурной, тут же вскочила и пошла за мной. Мы вошли.
— Михайло Иваныч, — позвала она, — давайте-ка мы вас поудобнее устроим.
Мы положили свернутое одеяло и несколько подушек ему под спину и посадили. Веки дяди Миши были прикрыты, и все лицо приобрело синюшный оттенок. Ольга Николаевна направилась к двери. Я за ней.