— Эх, Серега, Серега…
Деваться некуда, разговаривать надо. Виктор спросил для порядка:
— Вы же с утра в Серпухов уехали. Почему же в Москву так поздно?
— У меня свояк в Серпухове живет, — объяснил лихтвагенщик. Судя по исходившему от него аромату, встреча со свояком прошла на должном уровне. Лихтвагенщик почесал толстым сломанным ногтем щеку и задал вопрос, мучивший его, наверное, еще с утра: — Вот вы, товарищ сценарист, можете мне сказать, за что меня так?
— Наверное, за то, что Сергея водкой угостили.
— Но я-то трезвый был! — азартно возразил лихтвагенщик, но, вспомнив, что надо удручаться в связи со смертью, повторил заклинание: — Эх, Серега, Серега!
— О чем вы с ним, когда на съемку ехали, разговаривали? — неожиданно для себя спросил Виктор.
— Мы-то? Беседы беседовали, — лихтвагенщик покряхтел, вспоминая беседы. Вспомнил: — Он меня все про ту подсечку расспрашивал.
— Что же вы могли ему сказать? Лихтвагена-то на той съемке не было?
— Лихтвагена не было, а я был. Водителя на камервагене подменял.
— Конкретно, чем интересовался Сергей?
— Ну, как конкретно? Спрашивал, на каком месте паренек коня валил…
— Где же он, по-вашему, валил коня, паренек этот?
— Так метров двадцать не дошел до вспаханной полосы, куда ему было падать положено. Я и Сереге доложил об этом.
— И что Серега?
— А что Серега, а что Серега? Разволновался сильно, бормотал все: «Кто же его предупредил, кто же его предупредил»?
— Интересное кино, — высказался Виктор, — интересное кино…
Хоть возвращайся. Ах, как надо потрясти полкаша и мальчишку!
Лихтвагенщик вдруг хихикнул:
— Меня режиссер прогнал, а их, трюкачей этих, полковника и паренька, директор шуранул. — Лихтвагенщик неумело изобразил директорский крик: «Чтоб ноги вашей не было! Мне, дураку, наука — не гонись за дешевизной! Лучше бы я Петьку Никифорова позвал, он хоть и дерет безбожно, но дело делает!» — И уже своим голосом: — загнал их с конями в скотовозку и будьте здоровы, граждане хорошие.
— Интересное кино… — еще раз высказался Виктор. Теперь можно и не возвращаться. Если искать концы, то только в Москве.
— Полтора часа еще ехать, — сказал лихтвагенщик и зевнул во всю пасть, опять сильно ароматизировав атмосферу. Видно, притомился, потому что прикрыл глаза и привалился виском к оконной раме. С залихватским перебором стучали колеса электрички, убаюкивая лихтвагенщика. Он и заснул.
Виктор дождался, когда лихтвагенщиков сон стал необратим, поднялся со скамейки, достал с полки сумку и вышел в тамбур, прокуренный до ядовитости. Постоял, покурил, посмотрел через грязное до невозможности оконце на мелькавшие в сумерках серые березы, а потом направился в другой вагон.