— Кто на что учился! — парировал Мигель.
— Кто как приспособился… — вздохнула мама.
Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда;
Хлопотливо не свивает
продекламировал Иваныч.
— Гм! — пожал плечами Мигель. — Тоже мне… «свиватель»! Много ли сам «свил»?
— Надо идти в поселок и свивать — тьфу! — снимать квартиру, — заключил папа.
— Две квартиры, — не согласился Мигель. — Или три! — усмехнулся Иваныч. — Бери больше, кидай дальше.
Жанна ничего не сказала и как-то странно посмотрела на Иваныча. А Жанна-то изменилась! Или это крымский воздух так повлиял на нее? Наконец-то сняла свою длинную юбку! И вообще, выглядела она здесь как-то иначе, чем в городе, — не так строго, не так неприступно. Я не сразу понял почему.
Да и на лице у нее появилось такое теплое и милое выражение, что хотелось все время смотреть на это лицо. Просто смотреть, и всё.
— С вами всё ясно, — продолжал папа. — Предлагаю взять в прокате или купить пару палаток и встать где-нибудь на берегу.
— А я? — спросил я.
— Ты пока останешься в лагере. У тебя, между прочим, практика, и ее никто не отменял. Кстати, готовься. Сейчас мы устроим просмотр.
— Что? — не понял я.
— Они собираются посмотреть на твои рисунки. — Мама погладила меня по голове. — Готовься к раздолбону.
— Так как насчет палаток? — не унимался папа. — Потом он повернулся ко мне: — А ты ставь работы на веранде! Ставь, ставь!
Голос папы не предвещал ничего хорошего.
Но мне ничего другого не оставалось, как разложить свои работы, прислонив часть из них к стене изолятора. Настроение у меня упало…
Итак, они вышли и начали просмотр. Папа, Мигель, Иваныч и Жанна пошли вдоль стены с видом профессоров.
Маме хватило одного беглого взгляда на мои творения. После чего она села поодаль и честно прикрыла глаза.
Участвовать в раздолбоне мама не стала: она же была моей мамой!
Дальше прозвучало:
— Гм…
— Н-да…
— Ну-ну…
— Ага…
И так далее и тому подобное.
— Но ему же только одиннадцать лет! — это сказала, конечно, Жанна.
Но папа ответил:
— Гм… Почти двенадцать…
Мне хотелось провалиться сквозь землю.
Пытка продолжалась. Появились какие-то проблески:
— Но цвет он видит…
— Узнаваемо, по крайней мере…
— Не безнадежно…
Ну хоть так!
Тут все четверо повернулись ко мне. Жанна сказала:
— Молодец!
Но не ее мнение было решающим.
Мигель:
— Живопись лучше, чем рисунок.
Иваныч:
— Кое-что есть, есть…
Иваныч хлопнул меня по плечу. Я ждал, что скажет папа. Папа протянул руку за ограждение веранды, сорвал травинку и начал ее жевать. Наконец он произнес:
— Понимаешь, твои рисунки — они и не плохие, и не хорошие. Они ученические. Море — синее, небо — фиолетовое, трава — зеленая. Все правильно. Но в них нет… как бы это сказать тебе, чтоб ты понял?