Манон действительно была блондинкой, скорее светлой шатенкой, но из тщедушного ребенка с фотографии она превратилась в статную женщину атлетического сложения с широкими плечами. Под белым джемпером с выпуклым узором угадывались пышные формы, а руки показались мне очень крупными.
Я подошел ближе и различил ее профиль. И только тогда я снова узнал совершенные черты девочки из Сартуи. Один нос мог служить образцом пропорций. Прямой, нежный, плавно переходящий в щеку под миндалевидным опущенным глазом. Манон читала. У нее было слегка обиженное выражение лица, подчеркнутое приподнятой бровью. Волосы, разделенные на прямой пробор, спадали свободно.
Я кашлянул. Она подняла голову и улыбнулась. И тут грянуло нечто подобное землетрясению. Меня словно выбросило из меня самого. Затмение. Но это уже случилось не со мной. Я превратился во внешний разум, определяющий масштаб катастрофы, произошедшей с моим двойником. И в то же время голос мне нашептывал: «Ты был готов к этому. Все твое расследование было затеяно ради этой встречи, ради этого потрясения».
– Вы французский полицейский?
Она улыбнулась, и зубы влажно блеснули у нее за губами. Манон подвинулась, чтобы освободить мне место на скамье. Ее роскошные формы при этом движении обрисовались еще четче. Анемичная девчушка напоминала теперь бело-розовых красоток с календарей «Плейбоя». Она показала мне книгу в желтой обложке:
– У них здесь есть несколько французских книжек. И все на религиозные темы. Я их выучила наизусть.
Она перечисляла названия, но я не слышал. Я чувствовал себя так, будто меня оглушило взрывом или ослепило ярким светом. Чтобы вернуться к действительности, мне пришлось сделать над собой усилие.
– Вы знаете, зачем я здесь? – спросил я.
– Анджей мне объяснил. Вы приехали, чтобы меня допросить.
– По-моему, вы не удивлены моим визитом.
– Я прячусь уже три месяца. Разумеется, я была готова к тому, что меня найдут. Полиция обожает меня допрашивать.
Что ей известно о ходе расследования? Знает ли она о самоубийстве Люка? О смерти Стефана Сарразена? Нет. Кто бы мог информировать ее здесь, за этими стенами? Разумеется, не Замошский.
Я сел и, ощущая привкус бумаги во рту, продолжил:
– Я не следователь. Не в общепринятом понимании. Я здесь неофициально.
– Что же вас сюда привело?
– Я друг Люка. Люка Субейра.
Она слегка встряхнула головой. Ее улыбка спряталась за гладкими прядями волос. В полутьме она напоминала расплывчатые фотографии шестидесятых. Бусы из плодов и цветы в волосах. Я не застал ту эпоху, но всегда представлял ее себе как благословенное время. Эра идеализма, бунта и музыкального взрыва. Передо мной была одна из фей тех лет.