Он почувствовал усталость и лег на кровать. Он решил не раздеваться, потому что у него было предчувствие, что что-то сегодня еще произойдет. Том попытался думать о Мардж. Он представил себе, что в эту самую минуту она сидит у Джорджо или потягивает «Том Коллинз»[62] в баре гостиницы «Мирамаре» и раздумывает, не позвонить ли ему еще раз. Он видел ее сдвинутые брови, взъерошенные волосы. За столиком она сидит одна, ни с кем не разговаривает, и все ее мысли о том, что могло случиться в Риме. Вот она встает и идет домой, а на следующий день берет чемодан и садится на двенадцатичасовой автобус. Том стоит на дороге возле почты, кричит ей, чтобы она не ехала, пытается остановить автобус, но тот отъезжает…
Сцена растворилась в желто-серых тонах – цвета песка на пляже в Монджибелло. Том увидел, как ему улыбается Дикки, одетый в вельветовый костюм, в котором он был в Сан-Ремо. Костюм насквозь мокрый, с галстука капает вода. Дикки склоняется над ним и принимается трясти его за плечо. «Я выплыл! – говорит он. – Том, вставай! Со мной все в порядке! Я выплыл! Я жив!» Том дернулся в сторону. Он услышал, как Дикки смеется над ним своим веселым смехом. «Том!» – тембр был ниже, богаче, лучше, так Тому сымитировать еще не удавалось. Он вскочил на кровати. Он чувствовал тяжесть во всем теле, будто пытался выбраться из глубины.
«Я выплыл!» – снова и снова раздавался голос Дикки у него в ушах, будто эхо в туннеле.
Том осмотрелся, надеясь увидеть Дикки в желтом свете лампы в темном углу, где стоял высокий шкаф. Том чувствовал, что глаза его широко раскрыты от страха, и хотя он знал, что его страх не имеет оснований, он продолжал искать глазами Дикки – под задернутыми наполовину портьерами, на полу, с другой стороны кровати. Он заставил себя встать с постели, шатающейся походкой прошелся по комнате и раскрыл сначала одно окно, потом другое. У него было такое ощущение, будто его отравили. «Мне подсыпали что-то в вино», – неожиданно подумал он. Он встал на колени возле окна и стал жадно глотать холодный воздух, изо всех сил пытаясь превозмочь это ужасное состояние. Он боролся со своим состоянием так, будто оно было чем-то осязаемым и непременно должно было его одолеть, если он сам с ним не справится. Наконец он пошел в ванную и обмыл лицо под краном. Ему стало лучше. Конечно же, его никто не отравил. Просто он позволил своему воображению увести его слишком далеко и потерял контроль над собой.
Том взял себя в руки и принялся медленно развязывать галстук. Он действовал как Дикки – разделся, принял ванну, надел пижаму и лег в кровать. Он попытался думать о том, о чем мог бы думать Дикки. О своей матери. В ее последнее письмо были вложены две фотографии: они с мистером Гринлифом сидели в гостиной и пили кофе. Он вспомнил, что в тот вечер, когда он пил с ними кофе после ужина, все было обставлено точно так же. Миссис Гринлиф говорила, что Герберт сам щелкал затвором. Том принялся сочинять им следующее письмо. Они были довольны, что он стал писать чаще. Ему не следует так изводить себя из-за Фредди, уж они-то Фредди знают. Миссис Гринлиф как-то интересовалась Фредди в одном из писем. Том, однако, никак не мог сосредоточиться, потому что, пытаясь сочинить письмо, прислушивался, не зазвонит ли телефон.