Он успокоился, устало опустился на диван и сделал вид, будто надевает башмаки.
– Да, это трудно представить, – машинально согласился он.
– Если бы не было так поздно, я бы сейчас позвонила мистеру Гринлифу. Он, наверное, в постели, но я знаю, что, если расскажу ему, он всю ночь не будет спать.
Том пытался надеть второй башмак. Даже в пальцах рук он не чувствовал силы, они были вялые. Он стал соображать, что бы можно было сказать разумное.
– Мне жаль, что я раньше об этом не сказал, – выдавил он из себя низким голосом. – Просто это одна из тех вещей, которая…
– Кажется, теперь мистеру Гринлифу нет смысла приглашать сюда частного сыщика, а? – В ее голосе слышалась дрожь.
Том посмотрел на нее. Мардж готова была расплакаться. Том понял, что она впервые допустила до себя мысль, что Дикки мертв, что это может быть правдой. Он медленно подошел к ней.
– Извини меня, Мардж. Прости, что я раньше не сказал об этих кольцах.
Он обнял ее одной рукой. Вынужден был сделать это, потому что она прильнула к нему. Он принюхался к запаху ее духов. «Страдивари», наверное.
– Это одна из причин, почему я думал, что он покончил с собой, – так мне, по крайней мере, казалось.
– Да, – всхлипнула она.
Мардж не плакала, но не могла поднять голову. Тому подумалось, что именно так ведет себя человек, только что узнавший о смерти близкого. А ведь она действительно потеряла близкого.
– Выпьешь бренди? – ласково спросил он.
– Нет.
– Пойдем присядем на диван.
Он повел ее к дивану.
Мардж села, а Том пошел в другой конец комнаты и налил две рюмки бренди. Когда он обернулся, ее не было. На верхних ступеньках лестницы мелькнул лишь кончик ее платья и босые ноги.
Наверное, хочет побыть одна, подумал Том. Он решил было отнести ей бренди, но тут же передумал. Бренди ей вряд ли поможет. Он понимал ее состояние. С мрачным видом Том отнес обе рюмки в бар. Поначалу он собирался вылить в бутылку только одну из них, но вылил обе и поставил бутылку на место.
Он снова опустился в кресло и, перекинув ногу через подлокотник, принялся болтать ею. Сил на то, чтобы снять башмаки, уже не оставалось. Ему вдруг пришло в голову, что он испытывает точно такую же усталость, как в тот раз, когда убил Фредди Майлза, или после убийства Дикки в Сан-Ремо. И сейчас он был близок к этому! С каким хладнокровием обдумывал он, как будет бить ее каблуком до тех пор, пока она не рухнет без чувств, причем делать это, чтобы не повредить кожу, он хотел не грубо, и как потом потащит тело через холл, вытащит, предварительно выключив свет, чтобы их никто не увидел в дверь; и как быстро он сочинил историю о том, что она поскользнулась, а потом подумал о том, что она наверняка приплывет обратно к ступеням, но он вовсе не собирался ни прыгать в воду, ни звать на помощь… Он даже представил себе, какими именно словами они потом обменяются с мистером Гринлифом, мистер Гринлиф будет потрясен и ошеломлен, да и он, очевидно, будет потрясен не меньше, но именно что «очевидно». Внутренне он сохранит то же спокойствие и ту же уверенность, что и после убийства Фредди, потому что рассказ его будет неопровержим. Как и рассказ о Сан-Ремо. Его истории были неопровержимы, потому что он так тщательно обдумывал их, что и сам начинал в них верить.