Вода в бассейне была неподвижна. Только луна смотрелась в ней. И отражались огни окрестных отелей. Все вокруг стихло. Парки закрылись, туристы, возжелавшие продлить ночь, разошлись по клубам.
Хотя мне это казалось совершенно невозможным. Разве можно желать уйти куда-то после Элвиса? Разве что… К самому Элвису?
Я обернулась и посмотрела в комнату. Он крепко спал. И до самого утра разбудить его не могла никакая сила.
Тихо, совсем тихо я прошла в ванную и посмотрелась в зеркало. Да, мне сорок шесть, но я загорелая и влюбленная. А ведь известно, что именно по этим причинам женщины внезапно и необъяснимо хорошеют. Я прыснула на себя духами, особенно в те места, которые, я надеялась, придутся по душе Элвису, и вышла из комнаты с сандалиями в руках. Надела я их только в лифте…
Вежливый портье без возраста, которому не хватало до пенсии всего пару сезонов, сначала не хотел поверить собственным ушам, но, видимо, привыкнув на своем рабочем месте и не к такому, спрятал в карман символическую банкноту и все же сказал, в каком номере проживает Элвис. Он озабоченно смотрел, как я опять направлялась к лифту. Я услышала, как он сказал вроде бы про себя:
— Желаю счастья, мадам!
Он, наверное, стоял у самых дверей, когда я постучала, Элвис тут же возник передо мной. На нем уже не было плаща и сверкающего воротника, но все равно это был он. Вне всякого сомнения. Безупречно черные волосы, зализанные к затылку, две-три пряди, упавшие на лоб, баки, касающиеся мочек ушей, сверкание белоснежных зубов, выглянувших из-за приоткрытых губ, когда он увидел меня, идеально загорелое лицо, больше похожее на маску, высокие, ярко выраженные скулы, идеальные рот и улыбка, постепенно исчезающая с лица. Что-то между настоящей улыбкой и презрительной гримасой.
Левой рукой он все еще держался за дверную ручку, а правая взлетела куда-то в воздух, приблизительно на высоту лица, и замерла там, слегка напоминая вопросительный знак. Как будто не он, а его рука спрашивала, кто это такая, откуда она меня знает и что ей от меня надо.
Так мы и стояли несколько секунд, и было похоже, что никто из нас ни слова не вымолвит первым. Я чувствовала, что во рту у меня внезапно все пересохло, дыхание остановилось. Я слышала биение собственного сердца. Оно колотилось сильно и равномерно. Оно мешало мне думать. Хотя, если бы оно и замолчало, вряд ли бы я смогла думать в этот момент о чем-то разумном. Я просто смотрела на него, и казалось, что это будет продолжаться вечность. Потому что за пару этих секунд я сумела рассмотреть все, что только можно было увидеть. За спиной Элвиса просматривалась часть комнаты, большая кровать со смятыми простынями, где-то там стояло большое кресло с пошлыми подлокотниками в виде львиных голов, на которое был сброшен его шуршащий пиджак. Я углядела и туалетный столик рядом с кроватью, и меня развеселило огромное количество флакончиков и коробочек на нем, как будто здесь проживала напудренная молодящаяся старушка, а не мужчина. Я увидела и два чемодана у дверей, один огромный, зеленый, другой поменьше, на крышке которого была наклейка в виде серебряной гитары. Все это я обозрела за пару секунд. Заметила даже, что полы рубашки Элвиса торчали из-за пояса брюк, а на ногах у него были обычные клетчатые тапочки, точно такие же, в каких ходил по дому мой муж. Эти тапочки показались мне невероятно странными на его ногах.