После секундного раздумья аккуратно опустилась наземь, пачкая белые бриджи о мокрую траву.
Мне не за что было просить прощения. Я не была подданной Альи, и когда-то мне об этом говорили. Но это было до того, как я выбрала свой путь: стать частью мира, где каждый служил королю, тому или иному.
И я своего короля и свою сторону выбрала уже давно.
Хьовфин смотрел на это с тем же недоверием. Опустив глаза, пристальным взглядом изучил меч Альи, слабо поблескивающий на земле у его ног.
– Ты ведь понимаешь, что я могу сейчас взять этот клинок и снести тебе голову? – когда Повелитель эльфов заговорил, он почти шептал. – Прежде чем меня успеют остановить.
Алья не отвёл взгляда, когда Хьовфин посмотрел ему прямо в глаза. Сверху вниз, пристально и пронзительно… с той же нехорошей задумчивостью, что прозвучала в голосе дроу немногим ранее.
Да. У Альи были те, кто держит его здесь. Были и есть – те, ради кого он никогда не переступит грань, из-за которой возврата уже не будет. Грань, которую когда-то переступил его предок, грань, которую почти переступил Хьовфин. И у обоих Повелителей, смотревших сейчас друг на друга, были причины зайти за неё.
Триста лет потерь и боли, крови и ненависти. У одного – за плечами, у другого – в памяти, рассказами и летописными строками. А месть – такая заманчивая, такая влекущая, так близко: возможность утолить свою жажду, возможность потоптаться на могиле того, кто разорвал твою душу в клочья, или того, кто к этому причастен. И смеяться над мыслью «простить», и думать: месть есть деяние, попытка сделать что-то, чтобы мир стал более справедливым, выбор сильных, а прощение – недеяние, смирение и пассивность, выбор слабых… Но сколько мудрецов уже писали о том, что месть, оплаченная кровью, – порочный круг, выхода из которого нет.
Нет, пока кто-то не найдёт в себе достаточно сил не для мести, а для прощения.
Когда Повелитель эльфов снова рассмеялся, в его смехе не было холода, одна лишь горечь.
– Неужели это правда? – его голос всё-таки сорвался, и не на шёпот – на хрип. – Я действительно был так слеп? Мог быть таким?
Хьовфин посмотрел на брата. Не на того, кто стоял за его спиной среди светлых, а на того, кто ждал среди тёмных. Не на Фрайндина, на Эсфора. И от увиденного в этом взгляде колючая лапа тревоги, сжимавшая сердце всё это время, чуть разжалась.
Получилось. У нас получилось, чёрт возьми!
Получилось…
– Дурак, ослеплённый собственным гневом. Слепой и глухой, гордившийся тем, что может переступать через свои чувства во благо своего народа. – Сине-сиреневые глаза Хьовфина казались почти чёрными, но из точёных черт ушёл тот холод, что леденил их обычно. – Дэн, Фаник, Эсфор, брат мой…