В отличие от Лода.
Я посмотрела на колдуна – белого как полотно, как раз слизнувшего с губ капельку крови. Оставалось лишь догадываться, каких усилий ему стоит держаться на ногах, причём прямо. Перевела взгляд на Эсфориэля: потерянного, всё ещё сжимавшего окровавленный меч в опущенной руке.
Он мог убить Сусликову. Прямо сейчас. Но даже я не была уверена, что желаю ей – бедной, запутавшейся, убогой – смерти. А этой ночью и так уже пролилось слишком много крови, которой мы так отчаянно желали избежать.
Я вновь посмотрела на Лода.
Он исчерпал весь запас энергии. У него не осталось сидиса вообще, а роборэ – ничтожно мало. Если Лод попытается сейчас защитить нас от атак Сусликовой, которые обязательно последуют, он умрёт. Просто умрёт.
Однако вечность назад мы говорили о том, что можно сделать, если мы попадём в подобную передрягу. И когда Лод перехватил мой взгляд, по его обречённому прищуру я поняла, что он тоже это помнит.
– Привет, Белоснежка. – В глазах Машки зажглись нехорошие огоньки; лицо бывшей однокурсницы, подсвеченное кровавыми сполохами пламенного двуручника, сейчас почти пугало. – Ну вот и встретились.
Я вложила свои пальцы в ладонь Лода. Естественным жестом испуганной, ищущей защиты девчонки. Впрочем, часть этого не была притворством. Всё-таки не слишком комфортно оказаться запертой в одном барьере с двумя трупами, не считая человека, который очень хочет меня убить.
А вот Сусликову, похоже, мёртвые соседи не особо смущали.
– Смотрю, потрепала вся эта история твоего хахаля. – Машка не торопилась нападать, и кончик её меча дотла выжигал траву, которой касался. – В этот раз не убежишь, и помочь некому… и кто из нас теперь имеет право нос задирать? Поможет тебе твой хвалёный айкью, твоя хвалёная память? – она улыбнулась. – Но можешь попросить о пощаде. Разрешаю. Авось подобрею.
Лод пока бездействовал, и я знала, почему. Если Машка поймёт, что он делает, это мигом спровоцирует её на атаку, – но пока у нас ещё оставался мизерный шанс решить всё мирно.
– Маш, брось меч. Брось меч, и никто тебя не тронет. Пойми, мы хотим мира, а то, что делаешь ты… это неразумно. – Я очень постаралась сказать это спокойно и рассудительно, и мне даже удалось. – Если ты не любила Фрайна, зачем так хочешь за него отомстить?
– А ты думала, я дам тебе дважды отнять у меня то, что должно было принадлежать мне?
– Я не…
– Ты на стороне тьмы. План наверняка был твой. Значит, это сделала ты. – Её улыбка превратилась в усмешку. – И за это время ты так меня достала, что сил никаких уже нет.
На тело бывшего жениха она не смотрела. В лице – ни следа тоски или боли. Дело принципа, месть за отобранную вещь: даже не любимую, просто принадлежавшую ей.