– Не знаю, – просто ответил Эсфориэль. – Сам терзаюсь тем же вопросом. Быть может, потому что ты ненавидишь дроу. И решил таким образом подтолкнуть Фина к скорейшему началу войны.
– Войны, одна мысль о которой причиняет мне страдание? Фин не слушает меня, как не слушал тебя, но я не хочу войны! Никогда не хотел. Боги миловали меня, и я почти не помню военных дней, зато помню тех, кто умер в них. Всех тех эльфов, которые должны были жить ещё века. И отчаянно не желаю повторения той истории. – Фрайн резко опустил руки. – Да, я ненавижу дроу. За то, что они лишили Фина последней надежды на счастье – особенно. И тем больнее мне было, когда ты встал на их сторону. Но пока враг сидит тихо, забившись в свою нору, я не вижу никакого смысла в том, чтобы наш народ умирал, пытаясь достать его оттуда. И всегда хотел только одного: чтобы никто из моей семьи никогда больше не оставлял меня.
– Я уже говорил и тебе, и Фину. Дроу не…
– Ты всерьёз полагаешь, что ради победы над тёмными я мог желать смерти тем, кого люблю? Пролить родную кровь, совершить преступление перед семьёй, перед богами и перед своим народом? Зная меня?
– Но ты же всерьёз полагаешь, что я перешёл на сторону зла. Зная меня.
Фрайндин собирался что-то ответить, но осёкся. Посмотрел на брата так, будто впервые увидел. Эсфор смотрел на него в ответ: мягко, без всякой укоризны.
Даже сейчас – тепло.
– Я всё время искал оправдания твоему предательству. Тому, почему ты выступил против нас, – в голосе Фрайна прорезалось страдание. – Знал бы ты, как хочу я сейчас поверить тебе, но… можешь ли ты поклясться светлой памятью нашей матери, что желаешь добра нашей семье и нашему народу? Что ты говорил правду? Что это не тёмные сделали Фина вдовцом, а Дэна и Фаника сиротами? – он перевёл взгляд на Лода. – Можете ли вы поклясться самым дорогим, что сейчас дроу проклинают Тэйранта так же, как это делаем мы?
– Клянусь. – Лод спокойно поднял руку. – Любовью своей, здравым рассудком и памятью семьи, которую я потерял в той же резне, где ваш брат потерял жену.
– Клянусь. – Эсфор приложил ладонь к сердцу. – Памятью нашей матери, честью своей и жизнью.
– Клянусь, – неожиданно тихо проговорила Навиния. – Памятью моих родителей.
Я промолчала. Моя клятва всё равно не имела бы никакого смысла. Но как всё-таки хорошо, что в этом мире клятвам придают куда большее значение, чем придаю им я.
Фрайндин помолчал, точно взвешивая каждое слово в уме. Потом кивнул.
– Когда я узнал, что сделал Фин… какое решение он принял… с тех пор я не могу его видеть, – неожиданно проговорил эльф. Обернулся к племянникам, и под его взглядом на лицах обоих принцев проявилось одинаково пристыженное выражение. – Я уже третий день ухожу сюда, прячась от него. Глупо, конечно, но ничего не могу с собой поделать. За то, что он обрёк вас на смерть, я ненавидел его. А ещё больше ненавидел себя. Ведь я… – он вдруг сплюнул на пол, зло и бесконечно горько. – Я действительно во всём виноват. И мне нет прощения. Потому что совершенно за вас не волновался. Потому что просто забыл проверять эти треклятые маячки. Потому что вёл себя как последний дурак, как влюблённый мальчишка.