Зато вот ювелир Вулкан, увидев внизу, на фабричном дворе, Хаю Вулкан, с изумлением понял, что есть на свете такие люди, которым под силу осуществить спасение, не поддающееся осмыслению!
Приветствуя Милу, Польдек размахивал пакетом, в котором лежал подарок к ее прибытию – большой моток шерсти, вытащенный из оставленного Гофманами тюка, и стальные спицы, которые он сам отлил и отполировал.
Франц, десятилетний сын Спиры, тоже смотрел вниз с балкона. Во дворе было слишком много эсэсовцев, и, чтобы удержаться от слез, он засунул себе кулак в рот и прикусил его…
Женщины в обносках убитых в Аушвице осторожно ступали по брусчатке двора. Головы их были обриты. Некоторые из них настолько исхудали и были изнурены болезнями, что их трудно было узнать.
И все же встреча потрясла всех.
Потом уже, через много лет, к ним пришло осознание того факта, что нигде, ни в одном углу охваченной войной Европы не было (да и не могло быть!) ничего подобного.
Потому что из Аушвица не было спасения – ни для кого, кроме них.
Женщин провели в их отдельный спальный корпус. На полу лежали охапки соломы – нары еще не успели поставить. Из большой полевой кухни производства ДЭФ эсэсовка разливала им суп, о котором Шиндлер упомянул у ворот, – суп был густой и сытный, наваристый, в нем плавали пятна жира. Его невероятный ароматный дух вселял надежду, что сбудутся и другие невероятные обещания.
«Теперь вам больше не о чем беспокоиться».
Но пока еще они не могли встретиться со своими мужчинами, прикоснуться к ним, обнять их. Женщинам предстояло пройти карантин. Оскар Шиндлер, по совету медиков, решил убедиться, что они не привезли с собой из Аушвица никакой заразы.
И все-таки они исхитрились и придумали три способа, чтобы общаться. Один из них – через щель от выпавшего из стенки кирпича под нарами молодого Моше Бейского. Ночами мужчины, один за другим, стоя на коленях на матраце Бейского, просовывали в другое помещение за стенку записки. В стене же цеха было прорезано полукруглое отверстие, за которым открывался проход в женскую раздевалку. Пфефферберг нагромоздил под ним ящики, сидя за которыми можно было обмениваться посланиями. И наконец, рано утром и поздно вечером можно было постоять у проволочного заграждения, отделявшего мужской балкон от женского. Здесь встретилась семья Иеретцев: старый Иеретц, из пиломатериалов которого был выстроен первый барак на «Эмалии», и его жена, которой удалось спастись от акций в гетто. Заключенные любили пошутить по поводу разговоров между пожилыми супругами. «У тебя был стул, дорогая?» – серьезно осведомлялся старый мистер Иеретц у своей жены, которой еле-еле удалось выбраться из дизентерийного барака в Биркенау…