Весь день он принимал поздравления и праздновал, но никто не помнил, чтобы он нетвердо держался на ногах. Он был практически трезв, когда обратился к заключенным. В нашем распоряжении нет доподлинной записи его слов, но существует запись другой речи, которую он произнес через десять дней, 8 мая. По словам тех, кто слушал его, оба раза, и в том, и в другом выступлении, говорилось об одном и том же.
То есть – о грядущей жизни.
Назвать эти его выступления речами – значило бы снизить их значение и умалить произведенный ими эффект. Оскар инстинктивно пытался осознать наступающую реальность, изменить представление о себе у каждого, кто его слушал: и у заключенных, и у эсэсовцев.
Задолго до этих дней он с непреклонной настойчивостью убеждал группу рабочих, среди которых была и Эдит Либгольд, что они переживут войну. И теперь он снова продемонстрировал тот же дар убежденного пророчества, который проявился в нем в то утро, когда он предстал перед женщинами, прибывшими из Аушвица, и сказал:
– Теперь вы в безопасности; вы со мной.
Его дар убеждения был столь велик, что мы не сбрасываем со счетов мысль, что в другое время и при других условиях герр директор мог бы стать записным демагогом – вроде Хью Лонга из Луизианы или Джона Ленга из Австралии, дар которых заключался в умении убедить слушателей, что он вместе с ними, избранными, призван бороться с пороками всех остальных.
Но он стал героем.
Произнесенное этим вечером по-немецки выступление Оскара Шиндлера было обращено ко всем заключенным, собравшимся в цехе.
Для охраны сборища такого размера был вызван взвод СС; здесь же присутствовал и немецкий гражданский персонал.
Когда Оскар начал говорить, Польдек Пфефферберг почувствовал, как от напряжения у него дыбом встали волосы на затылке. Оглянувшись, он увидел непроницаемые лица Шенбруна и Фуша и эсэсовцев с автоматами наперевес. «Они убьют этого человека, – подумал Польдек. – И тогда все пойдет прахом».
Речь Шиндлера была посвящена двум главным темам.
Во-первых, эпоха величайшей тирании подходит к концу.
Он обращался к стоящим вдоль стен эсэсовцам так, словно они тоже были узниками, мечтающими об освобождении. Многие из них, объяснил Оскар Шиндлер заключенным, против их желания были переведены в состав СС из других частей и соединений.
Во-вторых, он пообещал, что останется в Бринлитце, пока не будет объявлено о конце военных действий.
– И еще пять минут после, – добавил он с улыбкой.
Для заключенных эти слова, как и предыдущие манифесты Оскара, звучали надеждой на будущее. Он как будто хотел им сказать: никто больше не ляжет в братские могилы в лесу! А еще он напомнил о том, что уже пришлось пережить узникам, чтобы подбодрить их: самое страшное уже позади!