Соседка Евангелии опустила свой маленький флажок и пробормотала:
— Неправильно это. Совсем неправильно. Не должен он нести наш флаг.
Кто-то рядом подхватил ее мысль.
— Албанец… — недовольно произнес этот человек вполголоса.
Другой зритель услышал его и возмутился:
— Иностранец несет наш флаг?
— Это никуда не годится. Нельзя так, — поддержала его жена. — Столь высокой чести может удостоиться только чистокровный грек!
Евангелия посмотрела на продавца, сжимавшего флажков пятьдесят в своих кулаках. Глаза его блестели.
Разговор все вертелся вокруг черноволосого юноши.
— Он лучший в классе, Димитрий, — сказала другая женщина. — Поэтому он и несет флаг. Ты можешь с этим не соглашаться, но таковы правила.
Послышался недовольный ропот, и в толпе воцарилось молчание. Никто не приветствовал группу радостными криками.
Юноша поравнялся с Евангелией и взглянул в ее сторону. На его лице сияла ослепительная улыбка. Потом он повернул голову вперед и принялся размахивать флагом, и материя с чередующимися белыми и голубыми полосами расправилась, обрела свободу и заполоскалась над его головой.
Евангелия посмотрела на человека, молча стоящего рядом с ней. Глаза продавца флажков были полны слез, и она поняла, почему юноша глядел в их сторону.
— Поздравляю, — тихо сказала она, повернувшись к продавцу. — Вы должны им гордиться.
Он с признательностью кивнул, не в силах говорить. Его глаза провожали колонну, во главе которой шел его сын, но отец теперь видел только вершину древка в его руках.
Когда Евангелия огляделась в следующий раз, мужчина уже брел прочь и скоро растворился в толпе. Почти сразу же после школьников маршем прошли воинские части, в том числе молодые новобранцы. Их ботинки тяжело и звонко ударяли по асфальту. Военная песня звучала громко и яростно, отчего возникало впечатление, будто солдаты идут в бой.
Буду биться за тебя,
Жизнь отдам за тебя,
Кровь пролью за тебя,
Сердцем встану за тебя,
Чтоб сказать: «Люблю тебя».
Эл-ла-да му, Эл-ла-да му!!!
Буду биться за тебя,
Жизнь отдам за тебя.
Они, казалось, были готовы умереть за свою родину.
В толпе вокруг Евангелии заговорили на другие темы, но она думала о том, что недавний спор мог услышать албанец (и молилась, чтобы его греческий оказался недостаточно хорош и он не понял сказанного). С появлением солдат ее стыд усилился — и не только потому, что она должна была бы поддержать женщину, которая возразила соседям.
Если албанский мальчик не имел права нести флаг, то и ее внучка не имела. Евангелия одна во всем мире знала правду, столь же неоспоримую, как тот факт, что греческий флаг белого и голубого цветов.