Иглу в руки взять боюсь. Потому там ошибка – она и есть ошибка, назовут негодницей да в шутку потянут за ушко. Новую канву выделят, новых ниток наберут, хоть и убудет от того в лесу ягоды, а в душе у Кимки – радости. Шей, неумеха, трать чужую жизнь и не плати. Мала ещё платить, учишься ещё… Он всегда был взрослым и всегда умел прощать. Ошибки, непонимание, слабость. А я вот и теперь не поумнела и в возраст не вошла. Все такая же. Ошибаюсь, не понимаю и боюсь – аж ноги идти отказываются. Ох, как боюсь!
Не будет иной канвы. Никогда не будет! Я на эту уже не первый день гляжу, знаю, о чем говорю. Одна она на весь мир – канва. Жизни основа, всего мира натяжение и опора. Она и сама – живая. Она меняется, нет в ней старости и смерти, есть обновление. Она, как Кимкин лес, доброте радуется, как солнышку. И сказки ей – вроде зелени… Сила в ней великая, такую силу и не переломить, так вроде должно по правде-то быть. А только люди – они обманщики, не умеют они по правде. И пока силой их дед Сомра не вынудил, всё сплошь обманом и делали. Нет, не каждый так шил. Но нашлись умники. Нашлись… Я не знаю подробнее и точнее, Кимочка о прошлом говорить не хочет, мрачнеет и взглядом стареет. Разок спросила – и не стану более. Зачем? Я на канву гляжу, в ней все есть, в ней людского рода полное обвинение. И след его безоплатной подлости. Сколько же они шили!.. И ведь без ума брались, с простотой не детской даже в неразумии – младенческой.
Шили и поодиночке, и вместе. Вон – горизонт заштопан. Иным такое и не удумать, но я-то вижу! Сборочка на нем, нитка грубая, темная. Здесь всегда дорога была, с тех времен, как людьми правили князья. По дороге и ходили, и гонцов слали. Я так разумею: если сборку выпустить да свободу канве дать, дорога вдвое удлинится. И чем она такая – длинная – князю нехороша сделалась? Воровать-то и на короткой меньше не стали, вот уж что шаар доказал крепко да неоспоримо, всей гнилой жизнью своей, всей чередой гнильцов, до него на место доходное встававших. Ну, да ладно, пусть его, не ко времени разговор.
Потянули нитку, смяли канву – и укоротили дорогу. Замокают складки, нет урожаев. Теснится явь, неможется ей – деревни у дороги не живут, зверь уходит. Зато, как война началась, выры от побережья в самое сердце края и пожаловали. И вот тут все сработало, вдвое дорога и им короче сделалась…
А болото, что мы вчера оставили позади? Ямина, вмятина в канве. Это, надо полагать, позже проковыряли. Всё ту же войну нескладную выправляя, чтобы половчее злодеев клешнятых бить. В болоте топить. Сами его бездонное устроили, сами и увязли. Канва шуток не любит. Мстит-хрустит, рваные лохмотья из себя выбрасывает ядом туманов, болью своей никому не даёт тихого сна, здоровье вытягивает, жизнь укорачивает.