– Тебе что рассказать про вышивание мое? Мы с Кимочкой поговорили. Надо всё отвечать, что спросишь… Только я ответы плохо знаю. В работе ведь наития больше, чем навыка. Как в любом деле, творимом от души. Почему на сапогах у Кима линия кроя так легла, как она легла? Почему отделка в два тона? А нет ответа, просто сапоги хороши.
– Как же ты одна собираешься весь мир менять? – жалостливо вздохнула Марница.
– Зачем его менять? – удивилась Тингали. – Пусть живет себе. Разве можно прежнее вернуть? Тогда страфы сгинут… Я себе подобного не прощу. Моя работа мелкая, там подштопать да тут чужие колтуны срезать, канву освободить да подновить. А уж расправится она сама, тут превыше моего умение надобно – расправить. Не быстрое дело. Одной его выплетать или не одной… так я не одна. У меня есть Ким и ты. Трое нас уже. Мне кажется, шить не должны все подряд. Это не игра, это вроде долга.
– Точно, хомут на шею, – прищурилась Марница. – И тот еще хомут! Ладно уж, видно, с вами мне нянькаться до конца дней. Пропадете без меня. Страфа взнуздать, и то не годны.
– Пропадём, – весело согласилась Тингали.
Приятно быть полезной и даже в чем-то главной.
Марница быстро причесалась, умылась и позавтракала деревенскими пирогами. Свистнула Клыка, заседлала. Нагрузила припасами. Ким появился на опушке как раз вовремя, к самому отправлению в путь. Вышел задумчивый, пристроился возле Марницы и зашагал себе молча. Пришлось его признать сегодня самым нездоровым, пожалеть и начать тормошить, расспрашивать: что в лесу не сладилось?
– Всё, – пуще прежнего расстроился Ким. Эта нитка – она вроде удавки, что ли. Ягоды сухие висят, грибы гниют, мох стволы душит, солнце ветки сушит. Всё не ладно, как ни поверни. Не зря пословица указывает: шито белыми нитками. Эти белее некуда. Нет в них души, одна холодная корысть. Выпарывать надо. Строго и обязательно. Не ждать обрыва, а прямо сразу выпарывать.
Сказал с нажимом и тихо, в траву глядя. Ладонь раскрыл, добычу показал: сухие ягоды да мох ржавый, даже на цвет – ядовитый… Стряхнул в траву, руку брезгливо вытер о штаны. Марница поняла: дело и правда плохо, раз живому Ким не рад, раз брезгует… Тингали тоже поняла. Погладила бок страфа и пошла себе дальше. Молча пошла, но по сторонам стала глядеть иначе. Внимательно и пристально, прикидывая и обдумывая.
– Кимочка, а выры шить умели? – уточнила она.
– А чем они от людей так отличаются, чтобы не сладить с гадостью? – горько усмехнулся Ким.
– Так не по злобе тут всё белым зашито и узлами понавязано, – предположила Тингали. – Просто неумехи они были, пробу тут учинили. Глянь еще разок. Я вот думаю: точно выры шили. Не по-нашему стежек ложится. Словно не руками уложен. Я и так уже прилаживалась, и сяк – не такими, как мои, руками, и весь сказ! Суша им чужая была, они мяли её не жалеючи. Тут смотри.