После апокрифа Юлина я перечитал всю литературу о Сатане, какую нашёл. Я даже выкрал эту древнюю инкунабулу у своего барина Дмитрия Костомарова, которую он привёз из своей поездки по Балканам, но прочесть я её, к сожалению, не смог.
С тех пор я и моя жена — верные поборники Сатаны. Мы верим, что настанет на земле день, когда Сатана одержит верх и достойно вознаградит своих приверженцев. Неужели вы думаете, что Господу не наплевать на нас? Взгляните на мир, на нашу страну: война, революция, грипп, голод. Пора бы уже людям освободиться от ига Господа и найти себе более достойного хозяина — Сатану!
Смотритель закончил речь, подёргивая чёрной козлиной бородой и демонически блестя глазами.
— Твою мать, так ты ж сатанист! — вскричал Братухин. — Вот так да!
— Да, мы с женой сатанисты, — спокойно, как будто говоря о чём-то совершенно привычном, ответил Степан Тимофеевич.
— Хорошо, положим что так, но зачем вы хотели отравить чай? — прищурив глаза, вернулся к первоначальному вопросу Егор Гай.
— Ах, чай, — улыбаясь ответил Степан Тимофеевич, — видите ли в чём дело. Ни для кого не секрет, что мир наш погряз в самой гнусной войне, в которой народ воюет друг с другом, когда брат на брата идёт с оружием. Оттого и все преследующие нас напасти: людская чёрствость, эпидемия, голод. Мы же с женой огорода не держим. Раньше мы получали жалование, и его хватало на пропитание, а с войной оно сильно обесценилось, но и на него хоть как-то можно было жить, однако, когда убили помещика Костомарова — денег у нас вообще не стало, а здание это по новым большевистским законам со дня на день у нас могут отнять и объявить народной собственностью или как там её… Потому нам с женой придётся худо, ежели за плечами не будет достойного капитала, да как его наживёшь? Вот я и решил, что, чем сдохнуть с голода, лучше взять на себя грех, который мне мой Повелитель в любом случае простит, как самому яростному его приверженцу. С тех пор одинокие путники, заходящие на мой вокзал, из него уже никогда не выходили. Оттуда и золотые зубы, а у священника, гляньте, их во рту полным полно.
Все поглядели на растерянного отца Михаила.
— Изыди, Дьявол! — перекрестился отец Михаил. — Да покарает тебя Господь за твои речи!
— Да заткнитесь вы, отец Михаил, — равнодушно ошарашил священника станционный смотритель, — всё равно никто уже не верит вашим бестолковым проповедям.
— А ты отца Михаила не тронь, он среди нас, ублюдков, самый безгрешный будет, — в ответ перебил его Братухин.
— Неужели вы все, взрослые люди, верите в эту религиозную чепуху? В эти проповеди, в спасение ваших никчёмных душ? — продолжал убеждать смотритель, но примесь какой-то скрытой злобы чувствовалась в его речах. Из-за этого смысл его слов как-то сам по себе преуменьшался. Казалось, что говорит он это не серьёзно, а со злобы, с отчаяния. — Все эти церковные обедни и обряды — цирк да и только, призванный вытянуть из вас ваши денежки и затуманить мозги. Взгляните на себя и на других: русские люди давно стали церковными рабами. Вся эта излишняя церковная мораль — кандалы, которые общество надевает на каждого его члена. Русский человек — раб, раб религии, и даже смерть не избавляет его от рабства. Во всём мире кладбища — простор, воля для души, а у нас обязательно уложат за какую-нибудь оградку или решётку. Живём в тюрьме, умираем и снова в тюрьме оказываемся…