— Адалина?..
Мой голос звучит как чужой. Я подхожу к ней.
— Что ты наделала? — говорит она в отчаянии.
— Мне так жаль, — я все еще в шоке, — это был несчастный случай.
Портрет падает на пол. Человека на нем не узнать. Рама расплавлена, холст почернел, углы его завернулись. Остался только один глаз, зеленый, пронизывающий, он сверкает, как драгоценный камень на дне океана. Этот глаз будто смотрит на меня, и я мгновенно его узнаю. Это тот мужчина, которого я видела на картине в первый день в Барбароссе, — наверное, это муж Вивьен.
— Как будто мало с нее того, что она уже потеряла его однажды, — шепчет Адалина.
Я не знаю, что сказать. Все это так нелепо, что мои извинения только подчеркнут глупость происходящего. Все, что я могу сказать в свою защиту, будет звучать странно.
— Я разговаривала с Сальваторе… — начинаю я.
Она поднимает голову, глаза полны ярости:
— Что он сказал?
— Ничего, — я делаю шаг назад, — он… Я все равно его не слушала.
— Хорошо. Он не знает, что говорит.
Она говорит не так, как обычно, словно передо мной другой, незнакомый человек. Быть может, дело в воцарившемся вокруг мраке, в отчаянии. На ступеньках лужи, со стен стекает вода.
— Он напугал меня, — говорю я, — я уронила свечу, и она…
Она пристально смотрит на портрет. На лицо, которое когда-то было там. Пламя успело уничтожить чехол на нем и повредить другие, дав мне возможность взглянуть на изображенных на них людей. Вивьен с ее кинематографической красотой не спутаешь ни с кем. На другом портрете, еще частично покрытом тканью, — женщина с темными волосами и пылким пристальным взглядом. Мне кажется, что они с Вивьен одного возраста, но в остальном сложно найти более не похожих друг на друга людей. У нее блестящие волосы и дерзкий взгляд, будто без слов сообщающий дурные вести. У нее есть нечто общее с мужчиной, с Джио, это добавляет ясности. И уверенности.
— Мне нужно поговорить с Вивьен, — произношу я, — все ей объяснить.
— Это невозможно объяснить, — категорично говорит Адалина.
— Я чувствую себя очень плохо.
— Не так плохо, как будет ей. — Голос Адалины на секунду становится тише, но она тут же снова его повышает: — Ты сделаешь только хуже. Я расскажу ей, что случилось.
— Я действительно думаю, что мне стоит…
— А я так не думаю.
Я хватаюсь за соломинку. Возможность поговорить с Вивьен могла бы дать мне шанс остаться здесь. Пересказ случившегося Адалиной лишит меня такой возможности. С тем же успехом можно начинать собирать вещи уже сейчас — и это именно то, чего я заслуживаю. Этот портрет не просто холст и краска, он — все, что осталось у этой женщины, символ жизни, которой больше нет.