— И что сказал Господь, когда глухой пришел к нему?
Маленькие блестящие глаза священника уставились на его жену.
— Дарую тебе слух! — покорно ответила Миллисента.
Люди встали, отовсюду послышались крики.
Гилберт заставлял жену и дочь репетировать перед каждой проповедью. За ошибку или забытую строку он бил их: бестолковые, тупые женщины, пустые головы. Вивьен было интересно, верит ли он сам в то, что говорит. И она не знала, что хуже: чтобы он сошел с ума или был настолько циничен.
А вот что будет дальше, она знала прекрасно, хотя и надеялась, что ошибается.
— Нет сомнений, — прокричал Гилберт, — ты будешь слышать всегда!
Вивьен подыграла в надежде, что на сегодня ему достаточно: от мысли, что придется говорить что-то еще, пересохло во рту. Но он обратился к ней, а за ним — взгляды паствы. В своем белоснежном платье с аккуратно завитыми светлыми волосами шестнадцатилетняя Вивьен была единственным ребенком самого почитаемого человека в общине. Каждое слово, которое произносили ее уста, было нектаром.
— И что, — медленно сказал Гилберт, — Господь со всей своей мудростью и милостью даровал человеку, который боялся за свою жизнь?
Ответ она знала. Беда была в том, что она совсем в него не верила. Могла ли она сказать то, во что не верила? Миллисента сжала ее локоть.
— Я не знаю, папочка, — кротко произнесла Вивьен.
Гилберт пытался оставаться спокойным. Это было видно по вене, пульсирующей у него на виске. Просто скажи это. Скажи, что он хочет услышать.
Из-за головы отца с креста на нее смотрел Иисус. Ноги прибиты гвоздями, на голове окровавленный терновый венец. На боку темно-красная глубокая рана. Грудь впала, ребра выпирают. Он умер за твои грехи. Эти слова Вивьен слышала каждый день, но сейчас понимала меньше, чем когда они впервые были произнесены. Вивьен не грешила, по крайней мере не делала ничего, за что человека можно осудить на смерть. Однажды соврала маме, что кексы с ванильным кремом съела соседская собака, но разве это считается?
— Нет, ты знаешь, — произнес отец.
Скажи это. Или ты знаешь, что будет. И мать это знала. Склонив голову, прямая как доска, Миллисента стояла рядом. Почему она никогда не пыталась постоять за себя? Или заступиться за дочь? Например, в тот раз, когда Вивьен спросила разрешения поиграть с ребятами Чонси вечером на озере, или когда по случаю дня рождения Бриджит Морроу хотела одеться, как ее любимая актриса, или когда хотела пробежаться босиком по лугу к месту выпаса диких пони. Каждый раз мать складывала руки и шепотом говорила: «Твоему отцу это не понравится». Вот и все.