– А как же картечник наш?
Повисло тягостное молчание.
– Никак. Не хватит у купцов товара.
– Учтите, Владимир Николаевич: картечник лежит за своей скорострелкой, а не стоит во весь рост; в него попасть труднее.
– Да-с, ничего не сделать… Ну, молитву во спасение только что прочитать.
– Есть все же средство: старая их защита. Согласитесь, господа: больше, чем ничего. За нее наверняка много не возьмут.
– Подвожу итоги, господа. Моя доля больше просто по величине жалованья. Вот деньги за меня и за двух нижних чинов.
– Вот за меня и за одного матроса.
– И от меня то же самое. Владимир Николаевич, как понимаю, вам получать товар?
– Разумеется, господа. Беру это на себя.
Ночь благоприятствовала воздушному налету, и таковой удался. После этого, как обычно, крылатый полетел на разведку. И она пошла чуть-чуть криво.
Сударь капитан второго ранга предположил вслух, что вышедшая из Босфора эскадра идет бомбить Севастополь. Дракон принял это как вводную. Местоположение Таррот вычислил, зная скорость и направление. Дракон был неплохим штурманом по человеческим меркам. Русское слово «невязка»[21] было ему незнакомо, но само понятие он прекрасно знал. Она составила примерно тридцать маэрских миль к западу. Причина этого, конечно, осталась неизвестной, но дракон предположил, что эскадра опасается встречи с тем русским кораблем, который был назван в его честь. Разумеется, столь ничтожное отклонение от предполагаемого курса не могло помешать отыскать эскадру в море: водный сигнал добивал на куда большее расстояние. Про себя Таррот решил, что обязательно доложит об этом обстоятельстве.
Однако имелось некоторое обстоятельство, которое дракон заметил, но не придал значения. Мало того: и российская разведка его упустила. В самый последний момент на шканцах соорудили боевую рубку с броней из дюймового железа. Ставить нечто более солидное инженер-кораблестроитель не мог: броневых плит в тот момент не оказалось, а если бы и были, то их установка уменьшила бы остойчивость.
Желание адмирала Нахимова побриться перед приемом посетителей вызвало у Мариэлы кислую гримаску. Технологию бритья она представляла, и потому опасалась небрежности брадобрея, который вполне мог в запале повернуть голову Нахимова в нужную сторону рукой. Магическое же бритье госпожа доктор справедливо сочла зряшной потерей энергии.
По этой причине Павел Степанович предстал перед посетителями в не совсем прежнем виде. Второй признак недавнего ранения состоял в повязке вокруг головы: Мариэла посчитала, что она может служить дополнительной защитой для того места, где была рана. Зато глаза адмирала блестели вполне здоровым блеском, а голос был бодр и энергичен.