– Как идёт мамин процесс?
Вчера состоялись предварительные слушания по делу мамы и Трента. Я сказала Скотту, что не хочу знать, что там будет, но любопытство терзает меня.
– Вполне естественно, что ты хочешь знать.
Он смотрит мне в глаза, а я подавляю миллион противоречивых чувств, разрывающих меня.
Я киваю, и Скотт продолжает:
– Твоя мать согласилась на сделку о признании вины, поэтому её приговорят к шести годам заключения. Трент, вопреки совету своего адвоката, настаивает на своей невиновности. Окружной прокурор считает, что ему дадут пятнадцать лет.
Тревога клубком сворачивается у меня в животе, я обессиленно опускаюсь на стул.
– Значит, будет суд.
Скотт кивает. Мы все надеялись этого избежать.
– Да.
Если состоится судебный процесс, нам с Райаном придётся увидеть Трента во время дачи показаний. Я судорожно вздыхаю, пытаясь успокоиться.
– Ты говорил с мамой? – спрашиваю я.
Скотт качает головой, а я даже не знаю, что чувствую. Сейчас я вообще не знаю, что чувствую к маме. Шесть лет. Моя мама сядет в тюрьму на шесть лет, и это устроила я.
– Ты поступила правильно, малыш.
– Я знаю, – тихо отвечаю я.
Да, я это знаю, но от этого мне ничуть не легче. Раздаётся звонок в дверь, и тревога уходит. Райан пришёл.
Добродушная улыбка расплывается на лице Скотта.
– А вот и принц Очарование.
– Слушай, Скотт…
Он знаком предлагает мне продолжать.
– Послушай, как ты узнал про героин? Это же страшная тайна. Я понимаю, тебе нужно было чем-нибудь меня шантажировать, но я подумать не могла, что это окажется героин!
Скотт чешет за ухом.
– Я как раз занимался наймом частного детектива, чтобы разыскать тебя, когда мне вдруг позвонила твоя тётя. Когда я приехал в участок, то сразу решил, что ты уедешь домой только со мной. Мне было достаточно один раз взглянуть на твою мать, чтобы понять, насколько всё плохо, – он вздыхает. – Она так страшно нервничала при виде копов, что я понял: ей есть что скрывать. Я бы сказал что угодно, чтобы удержать тебя здесь. Но я никогда не произносил слово «героин» ни при тебе, ни при твоей матери, я вообще ни разу не был в её квартире. Я просто догадался, что у неё есть тайна, и блефовал.
Ну вот, теперь я чувствую себя идиоткой. Счастливой идиоткой, но тем не менее.
– Умно, ничего не скажешь.
Скотт ухмыляется.
– А то!
Во время двухминутного ожидания мои ладони покрываются липким потом, в том числе и та, что в гипсе. Бабье лето в штате Кентукки заставляет в разгар ноября чувствовать себя как в июле. Когда мы выходим на футбольное поле, Райан держит меня за руку, как будто не замечая, до чего она липкая и холодная. Толпа кричит и беснуется на трибунах, а ведущий громко сообщает всем присутствующим, что наш с Райаном выход первый и десятый. Одному Богу известно, что это значит.