В беседке разворачивалась своя «вечеринка» – гораздо более интересная, если судить по столпившимся под цветочными гирляндами обнаженным женским телам с лунообразными и белыми, словно сырые круассаны, ягодицами. По какой-то неведомой причине ему показалось важным их пересчитать: двенадцать. Они стояли так близко друг к другу, что было сложно понять, что же они там делают. В промежутке между телами он разглядел девушку в красном платье и с черными волосами. Подумал, что вроде бы знает ее, но не мог припомнить ее имя.
А перед всеми ними увидел
что-то еще.
Он силился понять, что же это такое. Похоже на кол, воткнут в газон. А на нем вроде бы насажено сверху… Он вгляделся.
Что же там?
You took my lips, you took my love
[71],
Что же это, ради всего святого? Сломанная кукла?
Песня завершилась хрустальной россыпью арпеджио, и обрушился шквал аплодисментов, которые вынудили Рульфо перевести взгляд. Старуха поклонилась и послала ему воздушный поцелуй, который он с удовольствием ей вернул. Когда он вновь повернулся к окну, кто-то уже задернул гардины.
Тем не менее его неотступно преследовал один вопрос. Какое-то давно отложенное сомнение. И оно было тесно связано с тем, что он только что видел.
Желая получить ответ, он огляделся вокруг и заметил толстого мужчину с седыми волосами, прихлебывающего шампанское. Рульфо приблизился к нему, открыл рот и издал несколько бессвязных звуков. Человек обвел его презрительным взглядом и отошел. Рульфо послал к чертям себя самого – как он мог забыть, что потерял дар речи? Кто-то в гостиной начал декламировать «Червя-победителя» Эдгара По. В этот миг он почувствовал, что все вокруг поплыло. Свет угасал в его глазах. Сделал на подгибающихся ногах несколько шагов, пока не наткнулся на другого человека, но одетого не в смокинг, а во что-то похожее на длинный кафтан. Этот человек что-то сказал ему, и Рульфо попытался извиниться, но тут же убедился в том, что понятия не имеет, как это делается. И упал на колени под ливнем английских слов.
И уже закрывая глаза, вновь подумал о том вопросе, который так и не смог задать.
С каждым разом ему казалось, что необходимость ответа на него становится все более и более насущной, словно это что-то жизненно важное, словно от этого зависит его счастье и его будущее, а также будущее многих других, таких же, как он.
Их всегда было двенадцать.
Двенадцать.
Одной не хватало.
Он очень хотел, чтобы кто-нибудь сказал ему, где та, которой всегда не хватало.