.
«Правда? Возвращение домой. Какая изысканность, Сага. Мои поздравления».
Он вел машину в окружении подмигивающих и влажных огней, со всей яростью и скоростью, которую мог выжать из движка. Теперь оставался единственный шанс: вдруг Ракель вспомнит что-нибудь важное.
Какой-то автомобиль встал перед ним на перекрестке, и Рульфо принялся изо всех сил жать на клаксон, словно дуя в ломаную трубу. Услышал проклятия, но поехал дальше.
Ракель была последней надеждой, что у них оставалась. Но что же еще она может вспомнить, кроме того, что уже вспомнила?
Или Лидия. Если Лидия снова установит с ними связь. Но он был уверен, что сны уже закончились. Неужто верно, что еще одна дама из шабаша пытается им помочь?..
На светофоре загорелся желтый. Рульфо подумал, что сможет проехать, но машина перед ним затормозила, и, чертыхаясь, он вынужден был сделать то же самое.
Что он скажет Бальестеросу и Ракели, с нетерпением ждущих его возвращения? «Мне жаль. След оказался ложным. Мы не можем рассчитывать на документы Раушена».
Светофор будто сломался: зеленый свет все не загорался. Сгорая от нетерпения, Рульфо взглянул в сторону тротуара.
И увидел автоматическую стеклянную дверь с двумя маленькими елочками по сторонам.
Юная Жаклин любовалась пейзажем, сидя на диванчике на террасе своей виллы, построенной на скале, на Лазурном Берегу. В нескольких десятках метров от ее ног шумел неутомимый прибой. Уже стемнело, и где-то вдали, прорезая темное небо, полыхали молнии. Холодный, но еще терпимый в этих широтах бриз шевелил полы ее полосатого халата.
Она была окружена всем самым приятным, но чувствовала бы себя так же хорошо в гробу под землей или объятой пламенем костра. Ее удовольствия, тайные и изощренные, не имели ничего общего с окружающей действительностью. Это были моменты счастья совсем иной природы – те удовольствия, которые погружали ее в райские кущи ощущений, длительностью которых она к тому же могла управлять по своему усмотрению.
Жаклин было всего двадцать два года. Живая, тоненькая, миниатюрная девушка с короткой стрижкой и карими глазами. Родилась в Париже, богата, живет одна, семьи и друзей нет, выглядит счастливой. И очень любезна. Так воспринимала ее целая толпа иммигрантов, обслуживающих ее роскошную резиденцию. Всегда с улыбкой на лице, всегда веселая эта мадемуазель. Очень любезная.
Но то, что гнездилось внутри, – та другая, что жила в ее взгляде и никогда не мигала, – было древнее многих вещей, на которые устремлялся ее взгляд. Порой Жаклин тешила себя мыслью: а что сказали бы о