Но все внимание его было приковано к тому, что находилось в дальнем углу комнаты.
Оттуда на него был направлен холодный взгляд мальчика.
Несмотря на то что такая троица неизбежно должна была привлечь внимание прохожих, им удалось пройти через квартал никем не замеченными. Впрочем, нельзя было сбрасывать со счетов, что для этой операции была выбрана ночь.
Первым вышел мужчина. Крепкий, невысокого роста, на вид слегка неряшливый, с запущенной черной бородкой и вьющимися волосами, что, впрочем, не лишало его несомненной привлекательности. Рубашка на нем не выглядела подходящим одеянием для холодной ночи конца октября. Но те двое, что вышли вслед за ним, одеты были еще более странно. На девушке с длинными черными волосами, очень юной, была кожаная курточка, мини-юбка, чулки и короткие сапожки до щиколотки, все довольно поношенное. К себе она прижимала некий сверток – несомненно, ребенок в сандаликах, укутанный в черный мужской пиджак.
Они молча прошли через двор. Прохлада недавнего заката смягчала атмосферу, перебивая вонь переполненных мусорных баков и запахи готовки, долетавшие из крошечных квартирок.
– Я родила его совсем молоденькой, почти девочкой. Кто его отец – не знаю.
Поглядывая в зеркало заднего вида, Рульфо различал силуэты Ракель и ее сына. Фары редких машин, порождение и продолжение города, отражались в распахнутых глазах мальчика.
– Он всегда жил со мной. Но я не хотела, чтобы его видели, потому что думала, что… что люди, которые ко мне приходили, могли… обидеть его. И я научила его не покидать комнату…
Рульфо с трудом удавалось следить за дорогой. Он слушал Ракель, а в воображении оживала жуткая картина: ребенок, которому едва исполнилось шесть лет, запертый в мерзкой комнатушке с несколькими пластиковыми солдатиками, расставленными по полу, и двумя квадратными мисочками – с едой и с водой. Это был ужас, от которого дыбом встают волосы, это как убедиться в том, что ад существует. И хотя газеты и телепередачи почти ежедневно поставляли подобные новости, он осознал, что это несоизмеримые вещи – видеть все это, имея в качестве защиты листы бумаги или экран телевизора, и встретиться лицом к лицу, в реальности твоего города.
– Только Патрисио знал о нем и заставлял меня подчиняться, угрожая отыграться на нем… Сегодня он решил забрать его, но я не позволила. Сын – единственное, что заставляет меня жить. Единственная причина. Я убью себя, если он не сможет быть подле меня, клянусь. И никому не позволю отнять его у меня. Клянусь тебе.
И тут до него дошло. Голос девушки не слишком отличался от того, который он слышал раньше, но ее речь стала другой. Она выражала свои мысли свободнее – как будто внезапно расширился ее словарный запас. А в тоне звучала необычная твердость. Казалось, что она стала сильнее и не была уже такой покорной, как прежде.