Господин Чинский даже оторвал взгляд от газеты.
– Значит ли это, что ты намерен в конце концов заняться фабрикой?
– Ты не ошибся, отец.
– В таком случае мне следует отправить благодарственное послание дяде. Это в их доме ты встретил кого-то, кто так на тебя повлиял? Кажется, там было много народа.
– О да, очень много. Просто столпотворение, – кивнув, сказал Лешек и добавил после короткого раздумья: – И в этом столпотворении я встретил… себя.
– Вот как! И какое впечатление произвела на тебя эта встреча?
– Поначалу довольно неприятное. Я услышал много критических замечаний, не лишенных справедливости. Но в конце концов я убедился, что имею дело с человеком, который знает, чего он хочет. И нас обоих это очень порадовало.
Госпожа Элеонора наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Поздравляем вас обоих, а при случае и себя.
– Спасибо, мама. Я заслужил эти поздравления даже больше, чем ты полагаешь, – серьезно ответил Лешек.
Разговор этот состоялся вечером, за ужином, и супруги Чинские преисполнились самыми радужными надеждами. Каково же было их изумление, когда на следующий день утром слуга в ответ на вопрос, спит ли еще молодой хозяин, ответил:
– Молодой хозяин велел подать мотоцикл и уехал в сторону Радолишек.
Приходской ксендз Пелка был уже пожилым мужчиной. Из-за некоторых нарушений системы пищеварения он чувствовал себя крайне плохо, поэтому спал мало и рано просыпался. По этой же причине к мессе в обычные дни звонили около семи, а в семь ксендз выходил к алтарю.
Марыся должна была вставать в шесть, чтобы успеть на службу, поэтому всегда немного недосыпала. Но молитва в костеле давала ей такое утешение, что уже несколько дней она не пропускала ни одной службы. Пристроившись в уголке за амвоном, она, коленопреклоненная, горячо молилась, прося Бога отпустить ей грехи, избавить от горестей и печалей, которых на нее свалилось так много, ниспослать ей утешение, а еще дать счастье человеку, которого она полюбила.
На хорах орган играл те дивные церковные мелодии, в которых не было ни грусти, ни веселья, только чудесный всеохватывающий покой вечности, тот покой, что в звездные ночи точно льется с неба.
Этот покой пропитывал весь костел, он стыл в белых статуях апостолов и пророков, расплывался в смутных фигурах на почерневших иконах, звенел в долетавших от алтаря мраморных словах латинской молитвы и наполнял измученные души верующих, которые искали тут утешения.
Марыся выходила из костела словно очарованная этой неземной благостью, утешившись и примирившись с судьбой. Она не смела и мысленно касаться великих истин, которые открывались когда-то Господним святым в часы созерцания и погружения в Бога. Да она бы и не смогла. Но как же чутко ощущала она дыхание извечного, наполнявшее ее, маленькую бедную девушку, всеми забытую и никому не нужную, доверием и уверенностью, что где-то далеко, в неизмеримых пространствах, есть у нее великий и всемогущий опекун и сторонник, чьи добрые глаза, никем не замеченные, следят за ней и все видят.