Нет, доктор Павлицкий определенно ни в чем себя упрекнуть не мог. И, кажется, только врожденная гордость не позволяла ему опуститься до оправданий перед этими людьми, хотя, в сущности, это все равно ничего бы не дало.
Он стоял молча, с высоко поднятой головой и сжатыми в ниточку губами, притворяясь, что не замечает косых неприязненных взглядов.
Старший сержант Жёмек закончил писать протокол, зачитал его, все присутствующие подписались.
– Вы еще должны подписать обязательство о невыезде, – обратился он к Косибе, – вот тут. Вам нельзя никуда уехать, не поставив в известность полицию.
– Как это? – удивился Павлицкий. – Вы его не арестуете?
– Не вижу оснований, – пожал плечами старший сержант.
– А как же доказанная кража?..
– Ну и что с того?.. Человека арестовывают тогда, когда есть основания опасаться побега обвиняемого, а я уверен, что он никуда не убежит.
– Ваша уверенность может подвести вас.
– А за это уже полностью отвечаю я, господин доктор. Впрочем, я направляю дело на судебное расследование. Может, судья потребует ареста, если вы будете на этом настаивать. Но сомневаюсь. После вынесения приговора Косибу посадят в тюрьму. Разумеется, если приговор будет обвинительный. Ну, тут нам больше нечего делать. До свидания, господин Косиба! А вам, панна Марыся, желаю здоровья.
Все вышли, и вскоре стук колес брички возвестил, что они уехали.
Знахарь неподвижно стоял в дверях. Когда он обернулся, то увидел, что Марыся вся в слезах.
– Что с тобой, голубушка моя? – встревожился он.
– Дядюшка, дорогой мой, любимый дядюшка Антоний, сколько ж я тебе неприятностей доставила! Это все из-за меня!
– Успокойся, голубушка, не плачь. Какие там неприятности. Ничего со мной не случится.
– Если тебя посадят в тюрьму, я, наверное, умру от отчаяния!
– Не посадят, не посадят!.. А даже если б и посадили, так что? Корона с головы не упадет.
– Не говори так, дядя. Это была бы страшная несправедливость.
– Душенька ты моя дорогая, на свете больше несправедливости, чем справедливости. А тут, честно говоря, я заслужил наказание. Ведь я украл саквояж.
– Чтобы меня спасти!
– Ты права, но все-таки это было воровство. Другое дело, что ни малейшего сожаления я не испытываю. Потому как что мне оставалось делать?.. Да о чем тут говорить. Вон, даже старший сержант будет меня защищать.
– Только этот дурной человек, этот доктор…
– А такой ли он дурной, голубушка?.. Не знаю даже, дурной ли он. Жесткий, это да. Но ведь за это никого винить нельзя. Уж такой характер. Может, с ним никто никогда не был добрым, вот он и ожесточился. Ну и еще вспомни, ему тяжело примириться с мыслью о том, что он на тебя уже рукой махнул, а я с Божьей помощью спас тебя, голубушка. Я тебе умышленно не говорил раньше, как с тобой было плохо. Больным нельзя говорить такие вещи, они принимают это слишком близко к сердцу, что мешает их выздоровлению.