– Как же мне тебя отблагодарить, дядюшка Антоний, за такую доброту, за все твои труды и заботы?!
Она сложила руки и смотрела на него полными слез глазами. А знахарь улыбнулся и сказал:
– Как?.. А ты хоть немножечко полюби меня.
– Полюбить? – удивилась она. – Но ведь я и так люблю тебя, дядюшка, как только мамочку любила.
– Бог тебя вознаградит, голубушка, – ответил он дрожащим голосом.
Суд над Зеноном Войдылло состоялся в середине октября в Вильно. А в Радолишках об этом узнали только на следующий день, уже после вынесения приговора, поскольку, ввиду признания обвиняемого, никаких свидетелей в суд не вызывали, кроме потерпевших, но и они из-за состояния здоровья не смогли явиться.
А в газетах из этого дела сделали большую сенсацию, потому что обвиняемый сам просил о суровом приговоре. Суд увидел в этой просьбе проявление раскаяния Зенона и, принимая во внимание много других смягчающих обстоятельств, а также будучи убежден в искреннем намерении подсудимого исправиться, приговорил его только к двум годам тюрьмы.
На мельницу эту новость принес Василь, который по делам отца ездил в Вильно и, воспользовавшись случаем, пришел на судебное заседание. От него же Марыся узнала, что молодой Чинский не присутствовал на суде, поскольку находится на лечении за границей. Более точно место пребывания Чинского Василь назвать не сумел, хотя и слышал, как в зале суда произносили его название, но оно было иностранным, и он не запомнил его.
Марысе хотелось попросить его или еще кого-то узнать адрес Лешека. Ведь в Людвикове наверняка его адрес знали не только родители. Но она боялась, что из-за таких расспросов могут возникнуть какие-то неприятности, и решила терпеливо дожидаться письма.
Легко было решить, гораздо труднее заставить себя быть терпеливой. Неделя проходила за неделей, а Лешек все не писал. И все более печальные мысли приходили ей в голову, все слабее становилась надежда.
Между тем состояние здоровья Марыси улучшалось день ото дня. Она уже давно могла сидеть в кровати, а в начале ноября знахарь позволил ей встать.
Две раны ее – на виске и послеоперационная – уже совершенно зажили. От содранной на ногах и руках кожи остались лишь едва заметные шрамы. К ней постепенно, но неуклонно возвращались силы. На следующий же день после того, как она впервые встала на ноги, Марыся принялась хлопотать по хозяйству. Через неделю и комната, и альков, где спал знахарь, выглядели совершенно иначе.
– Не утомляйся так, голубушка, – пробовал остудить ее пыл знахарь. – Зачем это все?..
– Дядя Антоний, разве сейчас тут не стало чище, красивее?