– Вознагради ее Господь!
– Ну и как будет?
– Да вот так, привязанность привязанностью, а жизнь идет сама по себе. Новая жизнь – новые привязанности.
– Здорово! – воскликнул Лешек. – Видишь, Марыся?.. Господин Антоний дает нам понять, что мы ему надоели и он теперь будет искать себе других близких людей.
– Дядюшка Антоний, – Марыся взяла его под руку, – я так прошу, так сильно прошу…
Знахарь отобрал у нее свою руку и погладил девушку по плечу.
– Голубка моя дорогая… Я ради тебя на все готов, только не подхожу я вам, не подхожу. Старый я да грустный. Одним своим видом я бы вам счастье портил. Нет, не следует так делать. Не следует. Вот если иногда захотите меня повидать, заедете сюда, на мельницу, то и… Впрочем, давайте больше не будем об этом говорить.
Он отвернулся к самовару, который, закипая, стал потихоньку шипеть.
Лешек только руками развел.
– Ха, вот жалость-то! Потому как я собирался на новоселье в тот день, когда вы в Людвиково бы перебрались, подарить вам комплект хирургических инструментов…
Он ждал, какой эффект произведут его слова, но знахарь притворился, что не расслышал его соблазнительного обещания. Он снял с полки стаканы, оглядел их на свет и собрался наливать чай.
Когда они уже сидели за столом, Марыся сказала:
– Мы сегодня заказали объявление о бракосочетании. Через четыре недели наше венчание.
– Ну уж на свадьбу-то вы должны к нам приехать, господин Антоний! – воскликнул Лешек.
– Обойдется там и без меня. Не подхожу я этому обществу, чего мне там делать? А я и отсюда вам так же тепло пожелаю счастья, как и рядом стоя.
– Вы не хотите стать свидетелем нашей радости, участвовать в нашем празднике?
– Дядюшка Антоний!
– Почему же нет, – ответил знахарь, – я ведь в костел приду. А стать свидетелем… так ведь я с самого начала был свидетелем всех ваших тревог и радостей. Слава богу, что все заканчивается так, как вам хотелось.
– О нет, господин Антоний, – поспешил уточнить Лешек, – все только начинается. Это только самое начало нашего великого счастья, которое мы добыли после стольких препятствий, ценой стольких слез, печалей и отчаяния… Даже странно подумать, сколько же нам пришлось всякого зла перетерпеть…
– Тем лучше для вас, – очень серьезно сказал знахарь.
– Почему же тем лучше?
– Потому что счастье лишь до тех пор длится, пока человек в состоянии оценить его по достоинству. А для человека ценность имеет только то, что добыто с трудом.
Все трое задумались. Молодые – над открывающимся перед ними счастливым будущим, Антоний Косиба – над своим одиночеством, в котором теперь уже он обречен был жить до самой смерти. А ведь он столько всего пережил, столько натерпелся, но ничегошеньки для себя не добыл. Он бы погрешил против собственного сердца, если б пожалел, что отдал им ту частичку счастья, которую так хотел получить для себя, добавил ее к их великому сокровищу, точно жалкое пожертвование… Нет. Нет, он ни о чем не жалел, но у него было так тяжело на душе, как бывает у каждого, кто уже ничего не ждет от жизни, ни на что не надеется, ничего не желает…