– Глухой, что ли?
– Нет, господин старший сержант, и не надо на меня так сердиться. Я ведь ничего дурного не сделал.
– Тогда выкладывай правду!
– Да я и говорю правду. Не знаю я, как меня звать. Может, вообще никак. Все меня спрашивают об этом, а я не знаю.
– Как это? Никогда у тебя и документов не было?
– Никогда.
– А как же на работу брали? Без бумаг-то?
– В городах везде бумаги требовали и не хотели без них брать. А в деревнях не все на это внимание обращают. Вот так и кличут, как кому удобнее, и вся недолга. А тут, на здешней лесопилке, я назвался так, как меня в Чумке прозвали: Иозеф Борода. Но пану участковому я сам сказал, что это только прозвище такое. А дурного я ничего не делал, и совесть моя чиста.
– А вот мы и проверим.
– Господин старший сержант, вы можете написать туда, где я работал. Я ни у кого ничего не крал.
Сержант задумался. Он уже не раз на своем веку сталкивался с разными личностями, скрывавшими свою фамилию, но они всегда называли какое-нибудь придуманное имя. А этот упорно твердит, что фамилии у него нет.
– А где твоя семья?
– Не знаю. Нет у меня никакой семьи, – смиренно ответил бородач.
– А тебя судили когда-нибудь?
– Да, было дело.
Сержант вытаращил глаза.
– Где?
– В прошлом году в Радоме, а три года назад в Быдгощи. Раз посадили на месяц, а другой раз – на две недели.
– За что?
– А за бродяжничество. Только несправедливо это было. Если кто работу ищет, разве ж это бродяга?.. Честно говоря, судили за то, что документов у меня нет. Я так просил и в суде, и в полиции, и в тюрьме, чтоб они мне какой-нибудь документ сделали. Но они не хотели. Говорили, что закона такого нет. Так что же мне делать?
Он кашлянул и развел руками.
– Отпустите меня, господин старший сержант. Я ничего дурного никому не сделаю.
– Отпустить?.. Предписания мне этого не дозволяют. Я тебя в уездный город отошлю, пусть там и делают, что им угодно будет. Можешь сесть, только не мешай. Я должен протокол составить.
Сержант вытащил из ящика стола лист бумаги и принялся писать. Долго раздумывал, поскольку отсутствие у задержанного фамилии и сведений о месте жительства портило ему весь порядок протокола. Закончив, Каня посмотрел на бородача. Седоватая щетина и волосы указывали на то, что ему около пятидесяти. Сидел он неподвижно, уставившись в стену, а его страшная худоба и запавшие щеки делали его похожим на скелет. Только большие, явно привыкшие к тяжелой работе руки все время как-то странно, нервно двигались.
– Переночуешь тут, – сказал Каня, – а завтра я отошлю тебя в уезд. – И, поднявшись, добавил: – Ничего тебе там не сделают. В крайнем случае отсидишь за бродяжничество, а потом все равно отпустят.