В ближайшую пятницу, когда на мельнице бывало больше всего народу, Василь вышел на двор в новом коротком кожушке, в высокой каракулевой шапке и в высоких сапогах с лакированными голенищами. И на глазах всего честного народа прошелся как ни в чем не бывало. Мужики, открыв рот, молчали и только один другого в бок локтями пихали, потому как никто поверить не мог, что бабы, оказывается, правду говорили, будто работник Прокопа Мукомола, некий Косиба, пришедший издалека, чудом избавил Василя от увечья.
Известие о выздоровлении Василя так же быстро распространилось в округе, как раньше известие о его несчастье. Об этом говорили в Бернатах и Радолишках, в Викунах и Нескупой, в Поберезье и Гумнишках. А уж оттуда вести расходились еще дальше, аж до самых усадеб Ромейков и Кунцевичей, до больших сел над Ручейницей и даже еще дальше. Там, правда, людей это меньше интересовало, потому что далеко было, но вот поблизости о необычном выздоровлении на мельнице все помнили.
И поэтому, когда под конец февраля на вырубке в Чумском лесе упавшая береза придавила Федорчука, мужика из Нескупой, соседи присоветовали вести его прямо на мельницу, к Антонию Косибе. Довезли его туда почти уже бездыханного. У него шла горлом кровь, и даже стонать он уже не мог.
Когда сани, которые тянула маленькая пузатая лошаденка, остановились у мельницы, Антоний как раз тащил в амбар мешок с отрубями.
– Спасай, брат, – обратился к нему один из староверов. – Соседа нашего деревом придавило. Четверо детей малых круглыми сиротами останутся, потому как мать их в прошлом году похоронили.
Вышел и Прокоп, а мужики – к нему, чтоб вступился за них.
– Твоего сына вылечил, так пусть и Федорчука спасет.
– Не мое это дело, люди добрые, – серьезно ответил Прокоп. – Ни запретить ему не могу, ни приказать. Это его выбор.
Тем временем Антоний отряхнул с ладоней муку и опустился на колени около саней.
– Осторожно поднимите его, – сказал он вскоре, – и несите за мной.
После выздоровления Василя Антоний так и остался жить в пристройке. Там ему было удобнее, а она все равно пустовала. Туда и занесли Федорчука.
Антоний до самого вечера возился с ним, а вечером пошел в то помещение, где дожидались мужики из Нескупой.
– Слава богу, – сказал им Антоний, – ваш сосед – мужик крепкий, да и хребет у него не пострадал. Только шесть ребер сломано и ключица. Отвезите его домой и пусть полежит, пока не перестанет кровью харкать. Если только захочется ему кашлять, пусть лед глотает. Горячего ему ничего не давать. А еще пусть даже не пробует двигать левой рукой. Заживет. Дней через десять пусть его кто-то привезет ко мне, я сам посмотрю и проверю.