Я вспомнила отца: он изо всех сил старался выдать меня замуж в пятнадцать лет. Я протестовала, умоляя разрешить мне продолжить учёбу. В бешенстве отец швырнул мою французскую грамматику в огонь, крича: «Девушкам не надо многому учиться! Всё, что должна знать еврейская дочка, — это как приготовить гефилте фиш (фаршированную рыбу), как тонко нарезать лапшу и как нарожать мужчине побольше детей». Я не хотела его слушаться; мне хотелось учиться, познавать жизнь, путешествовать. Кроме того, я решительно утверждала, что никогда не выйду замуж иначе как по любви. На самом деле я настояла на путешествии в Америку, лишь бы отделаться от тех планов, которые строил для меня отец. Но попытки выдать меня замуж не прекратились даже в новой земле. Я была полна решимости не стать частью товарообмена — я найду работу.
Моя сестра Лина уехала в Америку, когда мне было одиннадцать. Я проводила много времени с бабушкой в Ковно, а родители жили в Попелянах — маленьком городке Курляндской губернии у Балтийского моря. Лина всегда относилась ко мне враждебно, и я неожиданно узнала, что стало тому причиной. Мне было не больше шести в то время, а Лина была на два года старше. Мы играли в шарики. Почему-то Лине показалось, что я слишком часто выигрываю. Она разозлилась, сильно ударила меня и закричала: «Ты как твой отец! Он тоже нас обманул! Он забрал все деньги, которые оставил наш отец. Я тебя ненавижу! Ты мне не сестра».
Я остолбенела от её внезапного взрыва. Несколько мгновений я сидела, уставившись в пол, потом молча перевела взгляд на Лину. Я побежала к Елене, которой рассказывала обо всех своих детских обидах, и потребовала объяснений, как это мой отец мог обокрасть Лину и почему мы с ней не сёстры.
Елена привычно обняла меня, постаралась успокоить и сказала, что Линины слова не нужно принимать всерьёз. Тогда я пошла к маме и узнала, что был ещё один отец — Елены и Лины. Он умер молодым, и мама затем вышла замуж за нашего с младшим братом отца. Она сказала, что мой отец — отец и для Елены с Линой, несмотря на то, что они ему неродные. Это правда, объяснила она, что отец тратил деньги, оставшиеся девочкам. Он вложил их в одно дело, но оно прогорело. Он хотел, чтобы нам всем было лучше. Но слова мамы мало меня утешили. «Отец не имел права брать эти деньги! — закричала я. — Они сироты. Это грех — грабить сирот. Жалко, что я не взрослая, я бы отдала им эти деньги. Да, я должна их отдать, я должна расплатиться за папин грех».
Моя немецкая няня говорила, что тот, кто ворует у сирот, никогда не попадёт на небо. Я слабо представляла, что это за место. Родители, хотя соблюдали еврейские обряды и ходили в синагогу, редко говорили со мной о религии. Я узнала о Боге и дьяволе, грехе и наказании от няни и русских служанок. Я была уверена, что отец понесёт наказание, если я не выплачу его долг.