С тех пор прошло одиннадцать лет. Я давно забыла обиду, причинённую Линой, но никогда не испытывала к ней большой привязанности такой, как к Елене. Всю дорогу до Америки я волновалась о том, какие чувства Лина испытывает ко мне, но, едва увидев её, беременную первым ребёнком, с бледным морщинистым лицом, я всем сердцем потянулась к ней, как будто между нами никогда и не было разногласий.
На следующий день после приезда мы — три сестры — остались наедине. Лина рассказала, как была одинока и как ей не хватало нас и родителей. Мы узнали о тяжёлой жизни, которая выпала на её долю, — вначале она была служанкой в доме у тёти Рахили, затем делала бутоньерки на швейной фабрике Штайна. Как она была счастлива сейчас, наконец-то живя в собственном доме в радостном ожидании ребёнка! «Жизнь всё ещё трудна, — сказала Лина. — Мой муж-кровельщик получает двенадцать долларов в неделю за опасную работу на крыше под палящим солнцем и на холодном ветру. Он начал работать восьмилетним ребёнком в Бердичеве, в России, — добавила она, — и с тех пор не прекращал трудиться».
Когда мы с Еленой удалились в свою комнату, нами было решено немедленно устроиться на работу. Нельзя утяжелять бремя забот нашего зятя! Двенадцать долларов в неделю, да ещё и ребёнок на подходе! Через несколько дней Елена нашла работу по ретушированию негативов — она этим занималась в России. Я нанялась к Гарсону и Майеру, где по десять с половиной часов в день шила пальто, получая два доллара пятьдесят центов в неделю.
Глава 2
В Петербурге мне уже доводилось работать на фабрике. Зимой 1882 года мать, два моих младших брата и я приехали из Кёнигсберга к отцу в российскую столицу и узнали, что он потерял место управляющего в галантерейной лавке своего двоюродного брата — незадолго до нашего прибытия дело прогорело. Это обернулось настоящей трагедией для семьи: у отца не оказалось никаких сбережений. Зарабатывала теперь только Елена. Матери пришлось просить денег у своих братьев. Триста рублей, полученные от них, были вложены в бакалейную лавку. Поначалу дело приносило мало дохода, и я была вынуждена подыскивать себе место. Тогда в моду вошли вязаные платки, и соседка подсказала матери, где можно брать работу на дом. Трудясь по много часов в день, иногда допоздна, я исхитрялась получать по двенадцать рублей в месяц. Мои платки отнюдь не были шедеврами, но всё же годились. Я ненавидела эту работу, к тому же из-за постоянного напряжения у меня падало зрение. Кузен отца, который разорился на галантерее, теперь владел перчаточной фабрикой. Он взялся обучить меня своему ремеслу.